Марик Лернер - Юность воина
Блор вонзил нож в живот лесничего. Выдернул и опять воткнул. Три, четыре раза подряд, разрезая плоть со всей возможной силой. Очень быстро, не обращая внимания на брызжущую на руки и одежду кровь. Почти прижавшись, он наносил уколы вновь и вновь, вытаскивая осознанно грубым движением. Не просто рана — разорванная, и как можно паршивее.
И тут все закончилось. Пропало изумительное восприятие, когда одновременно видишь все, исчезло невозможное замедление времени, и он находился вплотную к Зевтицу без наличия недавнего преимущества. Сейчас тот его пришибет.
Блор со всей возможной поспешностью отскочил, чуть не упав, и опять замер в стойке, тяжело дыша и готовый драться. Лесничий стоял, глядя на него изумленным взором. Меч валялся на земле, а рукой он зажимал разрезанный живот, из которого лезли синие кишки. Потом рухнул на колени.
— Как? — прохрипел изумленно.
— Воин помогает честным и не любит отравителей, предателей и нарушивших клятву, — с глубокой убежденностью заявил Блор. Теперь он точно это знал, и никому не поколебать глубокой его уверенности.
Лесничий скривил в оскале рот в жуткой ухмылке.
— Алчность, гнев и ревность до добра не доводят, — произнес он с трудом и неожиданно подмигнул. — Слово не пустой звук?
— Ты был для меня хорошим учителем. Во всех отношениях.
Он не стал объяснять, что и в искусстве обмана тоже. Впервые так прокололся за последние годы. Потерял бдительность из-за того, что решил, будто поймал удачу. Не в слуги взяли, не мальчиком на побегушках. В качестве воспитанника воинов. Редко кому в их компании так повезло. Вот и вляпался.
Думать надо. Всегда думать. Не доверяй никому полностью и не будь откровенным до конца. Всегда держи нож наготове. Это жизнь, пришлось повидать разное. Хорошему научиться трудно. Плохое всегда смотрится заманчивее. Люди идут по пути наименьшего сопротивления, однако данная дорога не для него.
— Меч в могилу? — спросил без большой охоты. Самому пригодится. — Ты погиб в бою.
— Нет. Бесполезно. Воин видел.
— Да. Он знает.
— Не. Говори. Никому, — произнося каждое слово отчетливо, но с паузой, говорил Зевтиц. — Как. Умерли. Все. Боги. Знают. Людям. Нет.
— Да. Память родных — важно. «Нельзя отвергать совершившего ошибку, — процитировал Блор Кодекс Воина. — Однажды оступившийся будет благоразумнее в поведении, а близкие не отвечают за преступника».
Лесничий улыбнулся с заметным облегчением, впервые на памяти Блора светло и открыто, и осел. Он еще не умер, но сила, державшая его на земле до сих пор, вся ушла. Началась агония. Блор стоял и смотрел, как из могучего тела предателя и отравителя уходили последние капли крови.
«Тот, кто стремится спасти свою жизнь, потеряет ее; тот же, кто готов отдать свою жизнь, — сохранит», — звучали у него в мыслях знакомые слова.
— Спасибо, Воин, — сказал Блор, подняв голову к небу, когда все закончилось, — жертва будет хорошей. Я обещаю.
Он обошел по дуге мертвое тело и направился к палатке. Собственно, еще когда он был… кем же он был… не столь важно… Он прекрасно видел, что внутри нет живых, как и вообще в долине, помимо него и Зевтица. Так что особых эмоций проткнутый копьем насквозь на манер мотылька Уоррен не вызвал.
Как и фем Кнаут, лежащий на спине с перерезанным одним движением горлом. Голова держалась буквально на ниточке и лежала на плече с возмущенным выражением. Ковер весь пропитался кровью мертвецов, и ноги неприятно хлюпали. Блору было слегка не до того. Он напрямую прошел к ложу хозяина и извлек из походного ларца хорошо знакомую заветную флягу. Неоднократно видел раньше, где лорд ее держит.
Нетерпеливо вырвал пробку и обнаружил, что осталось совсем немного. Видимо, хозяин недурно прикладывался в одиночку, требуя от остальных неукоснительной трезвости. Маленькие, уже никому не нужные и совсем не интересные тайны. Запрокинул голову и заметил, что рука дрожит. Горлышко стучало по зубам.
Блор почти упал на устилающие доски мягкие одеяла и принялся старательно размеренно дышать, согласно храмовой науке. Единственное, что он взял от школы и признал полезным. Стало легче. Успокоился после десяти минут медитации и очищения души привычным ритмом молитвы. Можно продолжать грешить.
Жгучая жидкость опять пошла в желудок, давая приятное тепло. Все-таки озноб не ушел окончательно. Это явно был не страх, а продолжение простуды. Худшее, что он может себе представить, — это болезнь в горах. Никто даже воды не согреет.
«Стоп, — сказал сам себе. — Какие горы? Я что, собрался здесь сидеть? Нет, конечно». Значит, надо собираться и возвращаться. Еда и что? Безусловно, ценности. Так или иначе, он обязан доставить их вместе с известием о гибели бывшего хозяина домой. Это важно. Очень. Фамильное кольцо-печатка и бумаги.
Но это потом. Сейчас надо четко разобраться, что имеет смысл тащить с собой. Максимум два яка. Больше он контролировать не способен. Они только со стороны выглядят добродушно из-за лохматости. Хитрые, противные, зато почти не требуют ухода и жрут все подряд — траву, мох, лишайник, мелкий кустарник. Ничего, два десятка пудов груза должно хватить на дорогу, а если что — так и мясо под рукой.
Он глотнул еще раз ароматной жидкости, поболтал флягу и, не услышав звука, отложил в сторону. Хорошего понемногу. Завернул оба трупа в коврики и, завязав веревкой, с трудом вытащил наружу. Сидеть в компании с мертвяками не то чтобы пугало, но мешало. Места в палатке было совсем немного, и ходить по телам, спотыкаясь, совершенно не хотелось.
Хоронить, роя отдельные могилы каждому, все равно не станет. Слишком долго и муторно. Потом пригонит быка с волокушей и отвезет этих троих, как и остальных, к раскопкам. Всех в яму и подрыть вход — нормально. Звери не доберутся.
Сейчас его занимало другое. В открытый вход светило солнце — специально так палатку ставили, чтобы с утра поднимало теплом. Можно было наконец рассмотреть, что же он такое извлек из саркофага. Нет, и так ясно, что убить могли и за одну маску, но он-то напихал вещи в два мешка. В полумраке особо не рассмотреть, да и торопился.
Ощупывал по сантиметру внутренность саркофага, чтобы не пропустить чего-то стоящего, и, даже не разглядывая, кидал в кучу. Перстни с пальцев, вернее, того, что от них осталось. Амулеты, украшения с одежды. Раньше она вся была расшита камнями, и нити, исчезнув, больше не держали узоров. Все осыпалось, и пришлось выгребать на ощупь.
Все-таки выбрасывать останки мертвого на пол он не посмел. Есть граница скотству. Если бы не разломалась плита, задвинул бы назад. А так просто положил два основных куска поперек на прощанье.
