Стивен Кинг - Бесплодные земли
«Вы посмотрите на этого гомика! – говорил тогда Генри. – Что мы сегодня творим, мой голубенький? Кукольный домик? Ночной горшок для твоей мелкой пиписки? О-о-о… какая КРАСОТУЛЯ!»
Генри никогда не говорил Эдди прямо, мол, бросай, брат, это тупое занятие. Нет, чтобы подойти к нему и сказать напрямик: «Может, ты прекратишь это дело, братец? Видишь ли, у тебя хорошо получается, а когда у тебя что-нибудь хорошо получается, это выводит меня из себя. Потому что, пойми меня правильно, братец, этого ждут от меня: что я буду умелым парнишкой, у которого все-все выходит. Я. Генри Дин. Но я знаю, братишка, что мне надо делать. Я лучше буду тебя дразнить. Потому что, если я прямо тебе скажу: «Не делай этого больше, это выводит меня из себя», – то ты решишь еще, будто бы у меня с головою не все в порядке. Но дразнить я тебя могу. Так поступают все старшие братья, верно? Не станем и мы выходить из образа. Я буду дразнить тебя и выставлять тебя дураком, пока ты… мать твою… не ПЕРЕСТАНЕШЬ! О'кей?»
Конечно, отнюдь не о'кей, далеко не о'кей, но так уж пошло в доме Динов: честенько все было так, как хотел Генри. И до недавнего времени Эдди думал, что это нормально: не о'кей, но нормально. Две, как говорится, большие разницы. И было тому две причины, что Эдди все это казалось нормальным. Одна причина – явная, другая – скрытая.
Очевидная причина заключалась в том, что Генри было поручено «присматривать» за Эдди, когда миссис Дин уходила на работу. Причем «присматривал» он все время, потому что когда-то у братьев Динов была сестра, если вы понимаете, что я имею в виду. Если б она не погибла, она была бы на четыре года старше Эдди и на четыре же года моложе Генри, но в этом-то и загвоздка: она погибла. Когда Эдди было два года, ее задавила машина. Водитель был пьян. А она просто стояла и наблюдала за игрою в классики…
Еще ребенком Эдди часто вспоминал сестру, когда по телеку шло «Янки-Бейсбол шоу» с Мелом Алленом. Когда кто-то кого-нибудь забивал, Мел орал дурным голосом: «Срань господня, он его замочил! УВИДИМСЯ В СЛЕДУЮЩЕЙ ПЕРЕДАЧЕ!» Так и этот пьяный водила замочил Глорию Дин, срань господня, увидимся в следующей передаче. Сейчас Глория пребывала на небесах, в землях вышних, и случилось это не потому, что ей просто не повезло, что власти штата Нью-Йорк почему-то не отобрали водительские права у этого дядьки после его третьего ДТП, и даже не потому, что Бог в этот момент отвлекся, чтоб подобрать с полу упавший орешек. Это случилось из-за того (как миссис Дин частенько потом говорила своим сыновьям), что никого не было рядом, чтоб «присмотреть» за Глорией.
Задача Генри и заключалась в том, чтобы с Эдди ничего подобного не произошло. Это – как работа, и Генри ее исполнял, и ему было трудно. В этом, если не в чем другом, Генри и миссис Дин полностью соглашались друг с другом. Они оба частенько в два голоса напоминали Эдди о том, чем жертвует ради него старший брат, оберегая от пьяных водителей, всяких шизов и наркоманов, и даже от злобных инопланетян из летающих тарелок и реактивных капсул, которые могут спустится с небес, чтобы похитить и увести с собой маленьких ребетят вроде Эдди Дина. Так что не стоило лишний раз выводить Генри из себя, ибо ему и так приходилось несладко под грузом тяжкой ответственности. Если Эдди вдруг начинал делать что-то такое, из-за чего Генри бесился, ему надо было немедленно прекратить. Так Эдди расплачивался со старшим братом за то, что тот тратил время, «присматривая» за ним. Если смотреть на все с такой точки зрения, то выходило, что делать что-нибудь лучше, чем Генри – это просто несправедливо по отношению к нему.
Но была еще одна, скрытая, причина («мир под покровом мира», можно сказать и так), причем, наиболее веская, ибо никто не решился бы высказать это вслух: Эдди не мог позволить себе быть лучше Генри в чем бы то ни было потому, что его старший брат, большей частью, был вообще ни на что не способен… разумеется, за исключением «присмотра» за Эдди.
Генри научил Эдди играть в баскетбол – на игровой площадке неподалеку от дома, в зацементированном предместье, где горизонт закрывали башни Манхэттена и всем заправлял Его величество Достаток. Эдди был на восемь лет младше Эдди и ростом поменьше брата, но когда он выходил с мечом на залитую растрескавшимся цементом площадку, все движения его, казалось, отзывались шипением в нервных окончаниях. Он был проворнее, но это еще не самое страшное. Самое страшное заключалось в том, что он был лучше Генри. Если бы он не сумел понять этого по результатам их игр, он бы понял по уничижительным взглядам, которые Генри метал в его сторону на площадке, и еще по тому, как Генри больно щипал его за руку по пути домой. Эти щипки надо было принимать за дружеские подтрунивания старшего брата… «Еще парочку для испытания на прочность!» – весело выкрикивал Генри, а потом – бац-бац! прямо Эдди в бицепс… но они чувствовались не как шутка. Как предупреждение. Как будто Генри ему говорил: «Лучше тебе не дурачить меня и не выставлять меня идиотом, братец, когда ты несешься к корзине; не забывай – я за тобою Присматриваю».
То же самое повторялось и со чтением… и с бейсболом… с «освобождением пленных»… с математикой… и даже, смешно сказать, со скакалкой, игрой для девчонок. То, что он все это делал лучше, или мог сделать лучше, Эдди приходилось держать в строгой тайне. Потому что он, Эдди – младший. Потому что Генри «присматривает» за ним. Но самое важное всегда просто: Эдди скрывал свое превосходство, потому что Генри был его старшим братом, и Эдди его обожал.
4
Два дня назад, пока Сюзанна освежевывала подбитого кролика, а Роланд готовил ужин, Эдди ушел в лес, что южнее лагеря. Там он набрел на подходящий кусок древесины, торчащий из свежего пня. Странное чувство – должно быть, то самое, которое называется deja vu – вдруг охватило его. Эдди поймал себя на том, что тупо пялится на деревяшку, похожую на грубо сработанную дверную ручку. Потом, словно издалека, он осознал, что во рту у него пересохло.
Через пару секунд он наконец сообразил, что смотрит он на деревяшку, а видит внутренний дворик за домом, где они с Генри жили… чувствует под седалищем теплый цемент, а от мусорной кучи из-за угла тянет вонью отбросов. В его памяти в одной руке он держал деревянный брусок, а в другой – перочинный ножик. Древесный нарост на пне разбудил в душе его воспоминания о том кратковременном периоде, когда он буквально влюбился в резьбу по дереву. Просто память об этом была упрятана так глубоко, что Эдди даже не сразу понял, о чем он думает.
Больше всего ему нравилось видеть: еще до того, как ты к ней приступил, ты уже видишь работу свою законченной. Иной раз ты видишь машину, иной раз – тележку. Кошку или собаку. Однажды, помнится, он увидел лицо какого-то идола… наверное, с тех жутких каменных монолитов на Восточном острове, фотография которых попалась ему как-то в выпуске «Национальной географии». Тогда у него в самом деле вышло нечто особенное. Игра заключалась в том, чтобы выяснить, сумеешь ли ты открыть то, что видишь, не испортив фигурки. Это редко ему удавалось, но если быть очень-очень осторожным, иной раз получалось вполне приемлимо.
