Чертополох и золотая пряжа (СИ) - Ершова Алена
— Я есть хочу! — Келпи плюхнулся на стул и ткнул пальцем в тушку лягушки, что болталась на латунном крюке.
— Совесть имей! Ты пасся весь день, — не отрываясь от своего занятия, пробурчал маг.
— Так-то ж не я, а лошадь твоя! И вообще, ты мне зубы не заговаривай. Сегодня Самхейн, а у нас вино не пито, еда не едена. Молоко для духов и то по чашкам не разлито.
— Это потому, что один конкретный дух его еще с утра все вылакал! — огрызнулся собеседник, раздосадованный очередной неудачей. — Слушай, Калдер, скакал бы ты к сидам, там сейчас свадьбы играют. Они тебя накормят, напоят и затанцуют так, что ты в ближайшую неделю жаловаться просто не сможешь
,
— Маг погрузил в чашу с водой маленькие лоскутки ткани. Любопытный келпи тут же сунул туда нос и отпрянул, отплевываясь.
— Серебряные пластинки, соленая вода. Румпель, я не понял, ты на кого охотиться собрался? И почему опять без меня?
— Да ни на кого, — маг устало потер изуродованную часть лица. Перед непогодой кожа всегда натягивалась, как на барабане, зудела и трескалась.
— Серебряных пластин тут только половина. Вторая — латунные. Хочу обуздать ту магию, что есть в природе, и заставить ее служить людям.
— Вот что у тебя за манера такая лишать стихии свободы? — обиженно бросил Калдер.
Маг поднял на друга фиалковые глаза.
— Я не держу, — произнес он спокойно, но келпи всем своим нутром почувствовал, что перегнул палку. Отчего смутился, перестал раскачивать ни в чем не повинную лягушку, растрепал без того взъерошенную шевелюру и некоторое время сидел молча, наблюдая, как маг чередует серебряные и латунные пластины с солеными кусками ткани.
— Не держит он, как же, — наконец пробурчал Калдер, — без меня ты б давно от голода помер. Давай, убирай со стола свой обуздатель магии, а я пошел за вином, сыром и черным пудингом.
Шумный келпи, громко топая, отбыл добывать хлеб насущный, а Румпель, закутанный в тишину, словно в плащ, продолжил свою работу. Мысли его разделились. Часть ревностно следила за руками, а часть возвращалась к событиям прошлой ночи. Он помог мельниковой дочери перепрясть солому в золото, и если король сдержит слово, то вскоре быть свадьбе.
«Но, когда это Гарольд или его матушка держали слово? А раз так, то Айлин следует ждать не свадебного пира, но нового испытания».
Мысля так, он скрепил толстой проволокой получившийся столбик и аккуратно погрузил конец ее в чашу с соленой водой. Ничего не произошло. Раздосадованный маг с остервенением вновь растер зудящую половину лица. На коже проступила кровь и испачкала пальцы.
«Что не так?»
Маг, не раздумывая, опустил руку в воду... и исчез.
— Кажется, преобразователь сожрал Румпеля! — Вошедший в комнату келпи удивленно хлопнул глазами. — Ничего, подавится… Не он первый. Слишком уж колюч и горек хозяин этого дома. А вот мне теперь как...? Эх, видят боги, не хотел я к сидам идти, но придется, не одному же в Самхейн напиваться.
***
Четверть секунды понадобилось миру, чтобы сменить декорации. И снова перед глазами Восточная башня, снова тюки соломы, прялка и девушка. Миг, когда Румпель понял, что Айлин видит его лицо, растянулся бескрайним океаном и одновременно схлопнулся до капли падающей воды. Немой крик вырвался из груди и замер, едва коснувшись губ. Утонул в беззвучном стоне. Маг уже воочию видел, как бледнеют алые девичьи губы, как закатываются бирюзовые глаза. Подлетел, чтобы подхватить безжизненное тело, и замер, не понимая, отчего она до сих пор жива. Румпелю показалось, что время специально остановилось, растягивая агонию смерти, позволяя той ядом впитаться в мысли, занять сны. Не веря своим глазам, он поднял руку, провел пальцами по девичьей щеке, вниз к губам, поймал едва ощутимое дыхание и остановился оглушенный мыслями. В голове стало настолько громко, что он порадовался тишине, царящей вокруг. Все женщины, видевшие его лицо, умирали. Таково было самое жуткое из материнских проклятий, обрушившихся на него. Первой жертвой стала повитуха, слышавшая все, но не успевшая отвести взгляд. После с неумолимой периодичностью несчастья продолжались. Он помнил их всех… женщин, умерших по его вине. Молодые и старые, красавицы и уродины. Кто-то пал жертвой случайности, кто-то поплатился за свое любопытство. За все эти годы только одна неизменно оставалась жива, но у той не было сердца, а значит, и нечему было останавливаться.
Бессвязные мысли рождались и умирали глубоко внутри, не имея ни малейшей возможности прорваться к горлу, разлететься стаей слов. Оставалось только молчать… Когда ужас неминуемой смерти схлынул, позволяя вновь ощущать окружающий мир, Румпель вспомнил о своем уродстве. Впился колючим взглядом в лицо Айлин, ища следы страха и отвращения, но наткнулся на широко распахнутые глаза, полные мягкого, как лебяжий пух, интереса. Едва не утонув в бирюзовой синеве, чувствуя, как никогда, свою неполноценность, он отвернулся первым.
***
Айлин не сразу поняла, что произошло, но жадно впитывала каждое безумное мгновение, чтобы потом, позже, в тиши потрескивающего камина, распутать этот вечер. Темный лэрд появился неожиданно. Конечно, она думала о нем, звала, но, как в детстве, маг являлся только, когда мысли о нем переставали быть явными. Кажется, в этот раз она размышляла о том, что он похож на чертополох: непритязательный, прекрасный в своей простоте цветок, обрамленный острыми колючками. «Но вчера ни чего подобного не было, я прощалась с жизнью, не думая ни о ком».
Мысли разметались снежной бурей, стоило наткнуться на колючий пурпур глаз. Колдун появился посреди запертых на замок покоев, и только это позволило не вскрикнуть от неожиданности. А когда он с совершенно безумным взглядом сорвался к ней и замер каменной скалой, захотелось шагнуть навстречу, разделить это сумасшествие на двоих. Она, словно зачарованная, смотрела в незнакомое лицо, запоминая его, стараясь напиться грубыми чертами. Уродство, от вида которого бросало в дрожь даже храбрейших из воинов, испугало б и ее, если бы не было тех далеких вечеров, наполненных шуршанием прялки и беседами.
«Лэрд, отчего вы не снимете капюшон? Вам же неудобно».
«Я не хочу напугать своим видом одну маленькую девочку».
«Пфф. Вы последний в королевстве, кого бы я стала бояться».
«А зря. Храбрейшие из воинов теряли сознание, видя мое лицо».
«Отлично! Тогда я выйду за вас замуж, и вы станете меня защищать!»
«Вырасти сначала, малышка Айлин».
Воспоминание выпорхнуло птицей. Отстраненно Айлин отметила, что правая половина лица лэрда также обезображена, как и рука колдуна. Кожа смята, перетянута, сжата, словно кора у векового дуба. Нет ни бровей, ни ресниц. Зато вторая — обычная, простая, как у любого мужа, что носит меч. Широкий, гладко выбритый подбородок, обветренные губы и острые скулы, словно в роду у него были сиды. Черные, как смоль волосы, забраны в небрежный хвост.
Хотелось что-то сказать, разбить лед тишины. Но колдун не проронил ни слова, и Айлин безмолвствовала в ответ. Это одно на двоих молчание пряло крепкую нить единения. Та вилась, скручивалась, намертво сплетая две судьбы.
Но Темный лэрд разорвал взгляд, отвернулся, накидывая капюшон.
— Нет! — остановила его Айлин. — Пожалуйста.
— Нравится смотреть на уродство? — Маг попытался сказать это насмешливо, но вышло зло.
— Нет! — Дева выдержала колючий взгляд и не отвела глаз. — Просто…прошу.
— Не стоит придумывать того, чего нет, малышка Айлин, — посоветовал гость, но лицо прятать не стал. Какой смысл, если деве это не вредит. К себе же он давно привык, пройдя периоды слез, проклятий и поиска решений. — Кажется, вчера мы спряли золотую пряжу, так отчего я не в пиршественном зале, а вновь в этих покоях? И вокруг снова солома, а не гости?
Айлин смутилась. Колдун прав, и они вернулись к тому, с чего начали. Прялка, солома и одна на двоих ночь.
