Пол Кемп - Богорождённый
Дразек Ривен и Ривален Тантул обладали искрой украденной божественности Маска. Если Мефистофель убьёт их, он сможет забрать божественную силу и встретиться с Асмодеем на равных.
Он посмотрел на курган, представляя себе застывшее тело Эревиса Кейла, погребённое где–то подо льдом. Он тронул лёд когтистым пальцем.
— Я не забыл о твоём сыне. И не забуду. И твой мёртвый бог не сможет возвратиться, что бы он там на этот счёт не замышлял.
В ответ — лишь новые тени.
Архидьявол стряхнул их, встал, сложил руки чашей перед губами и подул в сторону Мефистара, своей столицы, отправляя послание герцогу Адонидасу, своему мажордому. Порыв воздуха пронёсся над ледяными просторами Кании.
— Готовь легионы к маршу на Царство тени. Дразек Ривен должен умереть.
* * *Ривен стоял в верхней комнате центральной башни своей цитадели — крепости из тени и тёмного камня, вырезанной из горного склона.
В его голове звучали горькие молитвы немногочисленных оставшихся на Ториле последователей Маска, фоновый шум его бытия, звон, от которого ему хотелось выдавить свой единственный глаз большим пальцем.
Владыка теней, услышь мои слова…
Во тьме я называю имя твоё, повелитель тени…
Вернись к нам, господин скрытности…
— Я не ваш проклятый бог, — сказал он и сделал затяжку. Насколько мог, Ривен попытался не обращать на эти голоса внимания.
Сто лет назад таких голосов было много, но в итоге их число уменьшилось и их осталось совсем мало. Не впервые Ривен задумался о том, слышат ли их Ривален или Мефистофель, также обладавшие частицами силы Маска, или гаснущие надежды паствы Маска были лишь его ношей. Он подозревал последнее, и ему было интересно, что это может означать.
Разражённый, он выдохнул облачко дыма и принялся следить взглядом за тем, как оно вылетает в высокое узкое окно и опускается к укутанной тенью земле за стенами его цитадели.
Беззвёздный чёрный купол неба этого плана бытия висел над серо–чёрной местностью, населённой тёмными симулякрами настоящих вещей. Тени и призраки, духи и другая нежить парили в воздухе вокруг цитадели или рыскали в предгорьях и равнинах неподалёку, столь многочисленные, что их мерцающие глаза напоминали стайки светлячков. Он чувствовал тьму во всём, что видел, ощущал её продолжением себя, и из–за этого казался себе больше, чем был на самом деле.
Царство тени служило ему домом последние сто лет. Дразек решил, что в итоге оно стало ему даже роднее Фаэруна, и это осознание разозлило его ещё больше. Он никогда не хотел быть богом, никогда не хотел проводить свои дни в сумраке, слушая нытье поклонников, пойманный в махинации существ, о существовании которых даже не подозревал, когда был смертным. В те времена он хотел только пить, есть, играть в азартные игры и наслаждаться женщинами, но сейчас…
Сейчас Дразек по–прежнему хотел и пить, и есть, и играть в азартные игры, и наслаждаться женщинами, но внутри него кипела божественность, зубастая штучка, жующая уголки его человечности, пожирающая человека, чтобы освободить место для бога. И если он не предпримет что–то в ближайшее время, эта штучка поглотит его человечность целиком. Он ненавидел её, ненавидел за то, что она сделала с ним, и за то, что он слышал и знал из–за этой силы.
Потому что по мере того, как божественность проделывала дыры в человеке, эти дыры заполнялись знаниями, которые ему не принадлежали. Божественная частица в нём раскрывала свои секреты не сразу, а постепенно, медленным потоком откровений, разворачивающихся перед ним десятилетиями, постепенно обучая его тому, как быть богом. Ривен не знал, принадлежит ли только ему и эта ноша. Потому что если Мефистофель и Ривален не испытывают того же… что это может означать?
По меньшей мере, это значило, что новые воспоминания время от времени всплывали пузырями и лопались в его сознании, испуская своё зловонное содержимое в его рассудок. Ривен пользовался ими не как человек, оглядывающийся на собственный опыт, а как исследователь, сверяющийся со свитком на едва знакомом ему языке. Маск хранил свои секреты даже от Ривена, лишь понемногу посвящая его в игру.
А игра, похоже, была затеяна долгая. Маск играл всеми ними, включая свою мать, Шар.
На Ториле Маск был вестником Шар, пророком, начавшим её Цикл Ночи, божественный процесс, бесчисленное количество раз повторявшийся в Мультивселенной, уничтожая миры. Каждый раз, на каждом мире, цикл заканчивался одинаково, должен был закончиться одинаково — Шар поглощала божественную эссенцию своего вестника. Божественный каннибализм собственных потомков позволял госпоже потерь воплотиться полностью, и тогда она превращала весь мир в ничто.
Циклы Ночи оставили множество дыр в Мультивселенной. Проходя сквозь реальность, Шар оставляла за собой отпечатки в виде бездн пустоты. Ривен знал, сколько жизней она уничтожила в процессе, и даже ему от этого становилось дурно. И, судя по всему, для Маска тоже это было уж слишком, потому что, когда дело дошло до Торила, он не выполнил свою часть.
— Цикл должен быть прерван, — сказал Ривен, слова сорвались с его губ, но всё равно казались чужими.
На Ториле Шар поглотила лишь частицу божественности Маска, потому что остальное он спрятал, и полученного ей оказалось недостаточно, чтобы завершить цикл, недостаточно даже для того, чтобы она могла воплотиться. Маск поймал мать в ловушку на полпути к её воплощению. Теперь она существовала в дыре в сердце ордулинского вихря, беснуясь, разглядывая сквозь окно пустоты мир, который не покорился ей — по крайней мере, пока. Маск заморозил Цикл Ночи Торила.
Но Шар по–прежнему была голодна, и она хотела завершить свою трапезу.
Частицей божественной силы Маска обладал Ривен, другой частицей — Мефистофель, третьей — Ривален Тантул, ночной провидец Шар на Фаэруне. Эта сила могла покинуть их лишь одним способом — с их гибелью. И как бы Ривен не ненавидел божественность, быть мёртвым он ненавидел сильнее. В ближайшее время он не собирался позволять Шар сожрать себя.
Ривен узнавал больше по мере того, как Маск раскрывал ему свою игру. Он наконец вспомнил, что он сделал — что Маск сделал — с сыном Кейла, Васеном. И он узнал о том, как планирует вернуться Маск.
— Чтобы окончить цикл, воскреси вестника, — произнёс он, и слова снова казались чужими на его губах.
Маск изменил Васена в чреве матери, наделил его необычайными способностями и переместил во времени, чтобы спрятать. Васен был ключём. Васен мог выпустить из Ривалена, Ривена и Мефистофеля божественную искру, не убивая их. Но он должен был сделать это в присутствии всех троих и Шар. Это значило, что всё необходимо было проделать в ордулинском вихре.
Если всё пройдёт как надо, Маск получит новую реинкарнацию. Если что–то не сработает, Цикл Ночи начнётся заново и пойдёт своим чередом.
— Это должен быть Кейл, — прошептал Ривен.
Кейл всегда разбирался в хитрых планах лучше Ривена, и убийца с трудом удерживал всё это в своей голове.
— Это я должен был умереть, а не он.
Но, на самом деле, Кейл не был мёртв.
Маск только недавно решил раскрыть Ривену эту часть информации. Ривен целыми днями обдумывал, что из этого следует. Он толком не понимал, как это сочетается со всем остальным.
Все, что он сейчас знал — Кейл жив. Жив и целых сто лет заперт под адскими льдами.
— Проклятье, проклятье, проклятье.
Маск, похоже, каким–то образом сохранил Кейлу жизнь, когда тот должен был умереть, или вернул его к жизни сразу после гибели. Ривен не знал, что именно произошло, и не понимал, почему так случилось. Он предполагал, что Кейл, должно быть, тоже сохранил частицу божественной эссенции Маска, последнюю каплю, которую не забрал у него Мефистофель. Это было единственным объяснением.
У Ривена кружилась голова, когда он пытался разом охватить всех игроков и их интриги. Всё было так запутанно, колёса внутри колёс, планы внутри планов, а те — внутри других планов, и каким–то образом Ривен должен был разобраться в этом и встать на правильную сторону.
Кроме того, он подозревал, что у Маска ещё остались от него секреты. Ривен мог провести десятки лет, планируя, а на следующий день узнать важную информацию, которая всё переменит и выставит в новом свете.
На мгновение он выкинул всё это из головы, глядя на свои владения и пытаясь наслаждаться табаком.
Плотую завесу облаков время от времени пронзали зеленоватые молнии, окрашивая ландшафт болезненным цветом. Порывы ветра поднимали с предгорий пыль и золу, несли их по равнинам, заставляя скрюченную траву и растущие под странными углами ветви деревьев Царства тени шуршать и шептаться. Миазматический, сумрачный воздух, густой от тени, кишел нежитью и давил на Ривена.
