Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег)
— П-ш-ш!!.. — слюна брызнула со стянутых суровой ниткой губ. — Доплачешься у меня…
Старуха резко отвернулась от прялки, точно разом потеряв к ней интерес, поплыла — дивно, но, именно, поплыла по крутым сходам наверх. Сольвега, пошла за нею, обогнув коловорот на изрядном расстоянии, скомкав пальцы правой руки на переднике, насквозь, так, что на ладони прорезались кровавые лунки от ногтей. Только бы сама собой не рванулась куда не след рука.
Крома
44
Грубая, не по-старчески сильная пощечина заставила Сольвегу очнуться.
— Ну что, не нагляделась еще? За просмотр-то деньги берут, — ухмыльнулась Старая Луна, выливая воду, в которой показывала прошлое. — Чем отдавать будешь? Служанкой ко мне пойдешь? Так поломойки мне не нужны, — она подтолкнула молодую ведьму в красном платье к перилам. Внизу, разъезжая на щетках вокруг волшебной прялки ловко и даже как бы грациозно натирал полы солидный барсук. Сольвега тихонько фыркнула. Луна на Ущербе посмотрела с неодобрением на ее пышную грудь. Еще раз подпихнула в бок, чтобы убиралась поскорее. Бросила:
— Платье-то смени. Тебе блекитное[22] к волосам и глазищам, а ты жаром в очи пырхаешь.
— А как… а дальше что…
— Разговорилась, ишь, — поджала беззубый рот старуха. — Сперва обещанное исполни.
Досадуя на себя, спрятала Сольвега под передник исцарапанную правую ладонь, притиснула сверху левой для надежности и стала спускаться. Взгляд Луны точно толкал ее в спину. И шипел ворчливый голос:
— Как бы не каялась… за чужую судьбу. Молодая Луна — почка едва распустившаяся, у нее другая любовь… Не та, что подружка твоя хочет. Слышь, Сольвега?
Ведьма резко обернулась, поймав старуху глазами:
— Откуда знаешь?!
Старая Луна хихикнула:
— Я — знаю, Дева — видит, Матери — исполнять.
И ее похожая на пивной котел голова затряслась то ли от смеха, то ли от старости.
Отжав разбухшую дверь, сражаясь с высокой тяжелой бельевой корзиной, Сёрен боком выпала на чердак. И сразу же до щиколоток провалилась в устилавшие его для тепла опилки. Узкие окна, прорезанные в основании крыши, затянула дождевая муть. На чердаке было почти темно. Только время от времени темноту раздирали молнии и, словно сырое белье, хлопал гром. Чердак пахнул трухой. И влагой: почти так же, как свежевыстиранное белье в корзине, которое пришлось наспех сдирать с веревок на заднем дворе, чтобы не промокло под грозой. Сёрен с облегчением опустила корзину и сняла с плеча кольцо мокрой веревки. И только тогда ощутила присутствие постороннего. Не дыхание и не сердцебиение — их благополучно заглушала дробь капель по черепице. Сёрен близоруко сощурилась:
— Кто?..
Вздох был коротким, как стон.
— Это ты… — отвернувшись к окну, Сашка пожал тощими плечами. Сёрен решила, что тяготит его, и заторопилась. Молнии сверкали над Кромой, отражаясь в мокрых черепицах, как в зеркалах. Их пляска завораживала.
Девушка между тем нащупала ржавую скобу на стене, затянула на ней веревочный узел. И стала высматривать при вспышках, куда бы еще закрепить веревку.
— Сёрен, — обернувшись, позвал Сашка. Рубаха на его груди, лицо, волосы промокли насквозь. Он отер лицо локтем. Усмехнулся. Сёрен удивилась, что видит его так отчетливо. И застыла. Сашка держал меж ладонями круглую золотую молнию. Перекатывая слегка, будто горячий корень земляного дерева. Упал под ноги Сёрен конец веревки.
— П-пожар б-будет, — она чувствовала, что голос звучит жалко, страх тугим комком закупорил горло.
— Нет, — Сашка широким взмахом отправил молнию за окно. — Не бойся меня.
Он закрепил веревку, несколько раз протянув ее через чердак. Стал вынимать из корзины и развешивать белье — аккуратно, точно прилежная хозяйка. Сёрен, оттаяв, принялась ему помогать. И молчала.
— Ты не думай… — Сашка в упор взглянул на нее синими глазами — лишь чуть менее яркими, чем у самой девушки. Потянулся к веревке, их плечи соприкоснулись. Плечо Сашки оказалось теплым и твердым. И Сёрен разревелась.
Она вытерла лицо жестким передником, от чего разгорелись щеки.
— Знаешь… Сольвега…
— Что?
— Нашла покупателя на зеркальце. Велела мне идти. А я Кромы не знаю.
— Зачем? — спросил Сашка. Казалось, он только сейчас почувствовал, что промок. Вздрогнул, обхватил накрест руками плечи. И опустил голову.
— Едоков в доме сколько, мужики да кони, Ястребу дозвол на лечьбу не дают… — девушка поняла, что повторяет Сольвегу слово в слово, и осеклась.
— Да, из меня работник никакой. Обуза.
— Сашка! — Сёрен притиснула к себе обе его тяжелые ладони и проговорила едва слышно:
— Я ее боюсь.
Не успела взойти над коньками крыш после дождя серебристо-розовая луна, как дверная колотушка отчаянно загремела в бронзовую оковку входной двери.
Громко замяукал рыжий кот. Юрий-знаменщик, держа на отлете очажные щипцы с пылающей головней, откинул засовы верхней створки. Освободившейся рукой потер сонные глаза.
— Что, пожар? — спросил сердито дед, сбежав следом за ним по кряхтящей лестнице.
— Хуже, — хмуро ответил внук.
На крылечке дрожал худосочным телом посланец отцов-радетелей, которого Юрий так неудачно уронил какое-то время назад. Тогда посланец домогался от Юрия портрета прачки и закончил утро в канаве. Теперь же висел на костылях, изображая собой статую уныния. На опухшем лице блестели под луной дорожки слез. Молодой знаменщик остервенело прибил на щеке комара. Головня качнулась. Шпион дернулся и сел на зад.
— Уп-поваю… — проблеял он.
Юрий сморгнул:
— Интересно. Сам уйдешь, или тебя стукнуть?
Рыжий котяра выпрыгнул и потерся бакой об украшенное заплатой колено упавшего.
— Уповаю… — худосочный притиснул ручки к груди. — Караул…
Ястреб взглянул на выкрутасы кота, решительно сгреб страдальца-шпиона за воротник и дернул в прихожую. Юрий злобно хлопнул створкой.
— Ну? — спросил он, зевая.
— Жену жребий… — шпион всхлипнул и вытер нос.
— Иди! — Ястреб Крадок пинком направил незваного гостя в нужную сторону, тщательно избегая как падения того в ноги хозяевам, так и лобызания рук. Вялого хромца пришлось почти нести.
Юрий разворошил угли в очаге. К нему подтянули скамьи и, наконец, избавились от груза, который стонал и подванивал. Коту приключение, похоже, нравилось. Он обнюхал гостя со всех сторон и заурчал.
— А теперь коротко и внятно. Ночь на дворе.
Зубы гостя стукнули о край глиняной кружки.
