Лилия Баимбетова - Перемирие
Неподвижный, сухой, странный воздух окружал меня. Я не видела своего тела, я не во плоти была здесь.
Я очнулась оттого, что кто-то тряс меня — как тряпичную куклу, ей-богу. Оба Ворона склонились надо мной; открыв сонные глаза, я увидела над собой их встревоженные лица. Кто из них тряс меня, я не поняла; увидев, что я открыла глаза, они оба отодвинулись от меня, сероватый свет осветил их измученные лица, до того скрытые в тени. Дарсай провел рукой по своим растрепанным волосам, удивительно мне напомнив веклинга этим жестом, и облизал губы.
— Ладно, — сказал он хрипло, — все в порядке
Он медленно, с явным трудом поднялся на ноги и прошелся по коридору. И вдруг обернулся к веклингу.
— Черт! Но ты куда смотрел?! Ее вообще нельзя было подпускать ко мне!
— Но я не знал, что…
— Чего ты не знал?! Тебе, что, еще пятидесяти не исполнилось?!
— Не ори на меня. Откуда я мог знать? Я за всю свою жизнь не видел Охотника рядом с ушедшим Вороном.
— А кто такие Охотники, ты тоже не знаешь? Что они за создания, ты не знаешь? Для чего они существуют? Черт тебя подери! Ей двадцать четыре, она могла навсегда там остаться, она не смогла бы найти дорогу назад!
— Все же хорошо, — сказала я робко, — Успокойся.
Дарсай посмотрел на меня со странно искаженным, озлобленным лицом и вдруг зажмурился. Он пошатнулся, отступил на шаг, прислонился спиной к стене и вдруг осел на пол. Я вскрикнула и хотела встать, но веклинг движением руки остановил меня. Веклинг сам встал, подошел к дарсаю и что-то тихо сказал ему по-каргски. Тот ответил, я слышала его голос, но не разобрала слов.
— С ним все в порядке? — спросила я.
— Все нормально, — хрипло сказал дарсай.
Тут уж я сама закрыла глаза.
Вышло все, конечно, ужасно глупо, но, видно, мы все трое дошли уже до такого состояния, что не способны были критично относиться к своему поведению. Веклинг опустился на пол рядом с дарсаем, и мы сидели так и молчали, почти не глядя друг на друга. А воздух темнел — приближалась ночь. Сумерки все сгущались, я смотрела туда, за дверь, повернув голову и прижавшись щекой к стене. Снаружи шел снег, он белел в сумеречном воздухе; и в коридор уже намело снега.
Наконец, Вороны зашевелились. Дарсай поднялся на ноги и, протянув руку, помог веклингу встать.
— Идем, тцаль, — сказал дарсай, не оборачиваясь, — Скоро стемнеет.
Медленно мы двинулись по коридору, Вороны впереди, я за ними. Становилось все темнее по мере того, как мы углублялись в коридор. Дарсай замедлил шаг, дожидаясь меня, и пошел рядом. Он не заговорил со мной, не дотронулся до меня, просто шел со мной рядом, и я чувствовала в темноте исходящую от него усталость. Я тоже молчала.
Веклинг, шедший впереди, открыл какую-то дверь, и сероватый сумеречный свет хлынул на нас. Коридор продолжался дальше, за дверью шла лестница вниз. Веклинг стоял у двери, мы подошли и остановились тоже. Неширокая лестница степеней через двадцать заворачивала, и на площадке внизу было два высоких узких окна.
— Куда пойдем? Куда пойдем, тцаль?
Я подняла голову и снизу взглянула на веклинга (как маленькой девочке, мне приходилось задирать голову, чтобы посмотреть ему в лицо), желая узнать, не шутит ли он. Но ни тени юмора не было в его худом измученном лице, хотя мне и почудилась легкая насмешка в его голосе.
— Брось монетку. Мне-то откуда знать?
— Но ведь это твоя крепость, — сказал веклинг. На этот раз он явно смеялся надо мной.
Резкие слова уже готовы были сорваться с моего языка, но рука дарсая вдруг легла на мое плечо.
— Не надо, тцаль, не заводись. Пойдем по лестнице, там светлее.
И я подчинилась. Моя там это была крепость или не моя, но куда дальше идти, я и впрямь не знала.
Мы проходили пролет за пролетом, оставляя четкие следы в густой серой пыли. Кое-где с перил и потолка свисала пыльная паутина. Какое это было тоскливое и заброшенное место! Все здесь напоминало семейный склеп, который не открывали несколько десятилетий. Наши шаги гулко отдавались в пустых каменных коридорах. Вот именно, пустых. Это был пустой дом, дом с привидениями. Как сказал поэт:
У могильных руин
Не осталось последних хозяев.
Бесприютные души
Избрали какую страну?[25]
На каждом этаже были двери, но ни одну из них Вороны не стали открывать. Я послушно шла за ними, не возражая и даже не пытаясь заглянуть в какой-нибудь из этажей, впрочем, мне все равно было, что бы там ни находилось. Я чувствовала себя маленькой девочкой, совсем глупенькой, — перед вороньим молчанием, перед их возрастом, перед этими худыми спинами, обращенными ко мне. Это чувство сковывало мои уста, заговорить я так и не решилась.
Наконец, мы спустились на первый этаж, и веклинг с усилием отворил небольшую каменную дверцу. Пригнувшись, он прошел в дверь, за ним последовал дарсай. Мне даже не пришлось нагибаться, но я вошла и остановилась, удивленная.
Я ожидала, что окажусь в темном коридоре, а вошла в огромный серо-призрачный зал. Вороны оглядывались по сторонам. Сумерки наполняли тронный зал Кукушкиной крепости. Здесь все было серым — и стены, и пол, и резной потолок, и тонкие колонны. Из-за этого казалось, что зал полон призраков, что они толпятся здесь, ожидая нас. Я прошла между Воронами и медленно пошла по залу, переступая с пятки на носок и прислушиваясь к приглушенному звуку своих шагов. Я была зачарована. У дальней стены на небольшом возвышении стояло каменное кресло. Я подошла ближе. Изголовье кресла пересечено было длинной глубокой царапиной, рядом с креслом, на ступенях в мохнатой пыли лежала зазубренная секира. В странной задумчивости я смотрела на нее. Лезвие источено было ржавчиной, которая когда-то была кровью. И наверное, родной мне кровью.
— Здесь была битва, — раздался за моей спиной голос веклинга, — Но очень давно.
Я зябко передернула плечами. Слышно было, как Вороны бродят по залу — тихими, мягкими шагами, какими они ходят в степи, так, что ни одна травинка не шелохнется. Мне было легче оттого, что они здесь. Они были частью моего мира, они были привычными.
Я бросила секиру. Она звякнула об каменные ступени, и с этим звуком что-то словно оборвалось во мне. Я ощущала, что Вороны охвачены любопытством, но что чувствовала я сама, я не понимала. Мне было просто тягостно находиться здесь.
Ах, милостивые боги, ведь это все принадлежало мне! В глазах северян, и князей, и простолюдинов, именно я была владелицей окружавшего меня безмолвия, пустых коридоров, заброшенных комнат.
И лишь потому, что последняя в роду Даррингов уродилась Охотником, безмолвию здешнему суждено стать вечным. Я могла родить множество детей, но все они принадлежали бы Границе. Мои дочери никогда не достались бы Кукушкиной крепости.
![Генри Каттнер - Жил-был гном [= Здесь был гном]](/uploads/posts/books/145963/145963.jpg)
