Кристофер Сташеф - Зачарованный книжник
— Да уж, трудно представить себе более пустую трату времени и сил, — поморщился Папа. — Ладно, давай поторопимся. Хотя, откровенно говоря, думаю, что мы напрасно переполошились, в конце концов, не первый раз уже сталкиваемся с подобным.
И они уехали на своей повозке, прокладывая путь сквозь густое облако гормональных эманации. Веселье Достигло своей кульминации, и все люди вокруг, даже нетелепаты, неосознанно ощущали накал полового влечения.
Это было чересчур, даже для подобного праздника.
Долго еще среди поселян ходили легенды об этой короткой летней ночи.
Мама с Папой подъехали к ферме как раз вовремя, чтоб увидеть, как Финни с Орли выходят из амбара: рука об руку, глаза лучатся от счастья. Парочка остановилась в лунном свете и слилась в долгом поцелуе.
Папа выпрыгнул из повозки и, едва сдерживая гнев, зашагал к ним.
— Хотел бы я знать, чем это вы двое тут занимаетесь?
— Да еще прилюдно! Хорошенькое дельце! — подхватила Мама. Она спешила к ним, придерживая подол на ходу. — Ведь ваши братья и сестры все время по дороге в город чувствовали вашу похоть! С таким же успехом вы моги бы встать и во всеуслышанье поведать о своих планах перед их отъездом!
Финни побледнела и отшатнулась — гнев Мамы напугал ее. Орли старался сохранять самообладание, но и в его лице не было ни кровинки.
— В жизни не слышала ни о чем подобном! — продолжала распекать их Мама. — Вот уж правда: яблочко от яблони… Вы такие же мерзкие, как ваши кровные родители!
— Ты-то должен был держать себя в руках, Орли! — напирал Папа. — А вместо этого, ты ни о чем, кроме своего удовольствия, не думал, да еще и Финни втянул в это!
— Но, Папа… Мы только…
— И не пытайся оправдаться! — прогрохотал Папа. — Мы сто раз говорили о том, как отвратительно поступили ваши родители. В церкви монахи каждое воскресенье твердят вам, что это грех! Так что можешь не прикрываться своим незнанием!
— Себялюбивые! Развратные! Омерзительные! — разразилась гневной тирадой Мама.
И пошло, и поехало: Папа начинал браниться, как только Мама умолкала, чтоб перевести дух. Затем, когда он выдыхался, снова вступала Мама. Они все ругались и ругались — полчаса, не менее, ни на миг не замолкая. Во всеуслышанье было объявлено, что Финистер и Орли — ужасно неблагодарные порождения своих похотливых, морально разложившихся родителей. Не иначе, как им самим суждено идти по этому скользкому пути неразборчивости до печального конца! Оба — и Мама, и Папа — с удовлетворением заметили, что в какой-то момент Орли выпустил руку Финни, и та немедленно спрятала пальцы в складках юбки. В конце концов девушка разрыдалась так сильно, что едва не упала. Орли потянулся поддержать ее, но она отшатнулась от недавнего возлюбленного. Похоже, цель была достигнута! Мама прервала свою страстную речь и привлекла зареванную Финни к себе на грудь.
— Ладно уж, что сделано, то сделано. Но никогда — ты меня слышишь, Финни — никогда больше не занимайся этим с другим телепатом!
Она бросила гневный взгляд на приемного сына.
— А ты уходи, Орли, и не смей показываться ей на глаза в течение месяца!
Орли вконец был сражен: он отвернулся с опущенной головой, ссутулившись под тяжестью своей вины.
Папа обнял его за плечи и повел к ручью мыться. Мама же какое-то время еще продолжала успокаивать Финни, а затем ушла с ней в дом. Она наполнила медную лохань горячей водой, и Финни плакала, сидя в мыльной пене.
— Тебе стыдно, и это правильно! — пожала плечами Мама, затем примирительно добавила, — Ладно, слезами горю не поможешь, Финни. Пролитое молоко не собрать обратно в кувшин. Мы с Папой пообещаем ничего не говорить вашим братьям и сестрам, если ты поклянешься никогда больше не заниматься этим с кем-то вроде тебя самой.
— Я клянусь, Мама! — пылко воскликнула Финни, в эту минуту она безоговорочно верила в данное обещание, каждой каплей крови в своих жилах!
В то же время на берегу ручья Папа подал Орли полотенце, чтоб тот обсушился.
— Ладно, парень, замнем дело, как будто ничего не было, — великодушно предложил он. — Не стоит об этом знать никому, кроме меня и Мамы — ну, и Финни, конечно. А теперь поехали обратно, иначе твои братья и сестрички пересчитают всех по носам и живо сообразят, кого не хватает.
Вчетвером они сели в повозку и снова отправились в город. Финни и Орли сидели сзади, потупившись и отодвинувшись друг от друга как можно дальше. Внушение не прошло втуне: они ощущали себя такими развратными и омерзительными, что не смели поднять глаз.
Это была самая долгая поездка в жизни Финистер.
Естественно, живя в одном доме, они не могли не видеться, но каждый раз при встрече трусливо и виновато отводили взгляды. Разговаривать с братьями и сестрами тоже не хотелось — повсюду им чудились обвиняющие взгляды. Финни как-то не задумывалась, что ведет себя в точности, как Орма два года назад, или как Рея — всего год назад. И, уж конечно, по малости лет Финни в свое время не заметила, как довелось Дори проходить через аналогичное испытание.
Но наконец-то страсти улеглись. По разговорам домашних Финни поняла: в тот вечер никто не пересчитывал присутствующих и не проводил перекличку в каждой компании. Мальчишки подтрунивали друг над другом и обменивались грубыми шуточками. Несомненно, они не знали наверняка, кто же и с кем оказался замешанным в этой истории. Финистер, в свою очередь, обнаружила, что ее сестры даже не были уверены, являются ли нарушители спокойствия членами их семьи. Она принесла извинения за вспышку дурного настроения и впредь предпочитала отшучиваться в ответ на обеспокоенные вопросы домочадцев. Время от времени девушка перехватывала страстные взгляды Орли, но тут же отводила глаза, заливаясь краской стыда.
Хуже всего был внутренний разлад: ее по-прежнему тянуло к Орли, она мечтала провести с ним еще один вечер на сеновале, но тут же корила себя, называя мерзкой и порочной.
Занятая своими переживаниями, Финни и не подумала обсудить происшествие с кем-нибудь из старших девочек, или с Дори, или с любой другой бывшей воспитанницей, которые время от времени появлялись на ферме. По правде говоря, после долгого отсутствия с ними трудно было беседовать — девушки казались более жесткими, озлобленными и уставшими. Это пугало Финистер, она не хотела покидать дом Мамы и Папы.
Однако остановить время невозможно, а Финни хорошо знала заведенный порядок: по достижении восемнадцати лет ей, как и другим, придется уйти отсюда и самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Ведь, в конце концов, Папа и Мама были не так уж богаты.
Хутор давал много чего, но все же не мог прокормить более двадцати детей одновременно. Кроме того, нерационально было держать подросших воспитанников на ферме, ведь они получили хорошее образование — редкость в тех местах, где в большинстве своем люди и читать-то не умели. Образованные — и эсперы вдобавок!
