Алексей Евтушенко - Колдун и Сыскарь
Оставшийся ром допили вмиг, но тут подоспел денщик Евсей ещё с двумя слугами, и в шесть рук они живо накрыли на стол.
Брюс знал Петра без малого сорок лет и по тому, как тот выкатывал глаза и дёргал носом, прекрасно видел, что государь не только как следует поздоровался уже сегодня с Ивашкой Хмельницким, но и зело взволнован.
Что-то явно случилось.
Но что именно, говорить сразу не хочет. Ждёт удобного для себя момента. Как всегда.
Ладно, торопиться некуда. Поработать всё равно уже вряд ли удастся, а вечер длинный. Спрашивать ничего не буду, сам расскажет, коли захочет. А он захочет, иначе не приехал бы. Можно подумать, государю выпить на Москве негде и не с кем.
— Что ж не спрашиваешь, Яков Вилимович, с каких таких радостей мы к тебе незваными гостями нагрянули? — не выдержал Пётр после третьей чарки, выпитой по его же предложению за здоровье хозяина дома.
— Ты, государь, незваным гостем у меня никак быть не можешь, — ответил Брюс. — Понеже какой же ты гость? Ты хозяин всей земли русской. Да и рад я тебя видеть во всякое время. Хоть днём, хоть ночью.
— Знаю, — сказал Пётр. — Потому и приехал. Но не только. Совет твой нужен, Брюс Вилимович.
— Всегда готов, государь.
— Рассказывай, — кивнул капитану-поручику император.
Для того чтобы кратко и чётко изложить суть дела, капитану-поручику потребовалось не более пяти минут.
Так Брюс узнал о совершённом вчерашней ночью разбойном нападении на имение князя Долгорукого Василия Лукича, во время которого были убиты восемь человек дворни и пропали двое: управляющий имением Харитон Яковлев и молодая воспитанница князя Дарья Голубева.
Брюс не любил дворцовых слухов, но, находясь на государственной службе, вынужден был держаться в курсе любых событий. В том числе и тех, о которых непрестанно судачили придворные. Вот и об этой Дарье Сергеевне он, несомненно, слышал. Кажется, приглянулась она пару лет назад на короткое время царю Петру Алексеевичу в какой-то из его многочисленных поездок, но затем сердце царя остыло к свежей и красивой, но малограмотной крестьянке. Однако этот жар не исчез безвозвратно, а таинственным образом перекочевал на сердце князя Василия Лукича Долгорукого — известного дипломата, застарелого холостяка и блюстителя интересов государства российского за рубежами империи.
Кое-кто болтал, что не обошлось здесь без вмешательства государыни Екатерины Алексеевны, которая якобы потребовала у супруга прекратить всяческие отношения с крестьянкой Дарьей, ибо и сама выбилась в царицы из простонародья с помощью своих женских прелестей, но Брюс в это не верил. Уж он-то точно знал, как легко относится Екатерина к любовным похождениям Петра, о которых, кстати, он сам первый ей со смехом и рассказывает, добавляя при этом, что лучше его Катеринушки никого на свете быть не может.
И тем не менее.
Известно, что бывшая, пусть и короткая, любовь, как старые сапоги — никогда не жмёт. О ней приятно иногда вспомнить стареющему мужчине за кружкой доброго вина. Пусть даже и мужчине, как государю, счастливому в браке. И когда ты узнаешь, что твою бывшую любовь умыкают какие-то злодеи и неизвестно что с ней в данной момент совершают — это, будем говорить, неприятно. Вельми. Особенно, ежели ты русский царь и даже уже император. Бьёт по самолюбию и гордости. А гордости и самолюбия у нас, известно, не занимать. Это с одной стороны. А с другой, князь Василий Лукич Долгорукий был сейчас послом во Франции, где занят важнейшим делом. Даже двумя.
Всячески умасливает регента Французского королевства герцога Филиппа Орлеанского, чтобы тот на пару с кардиналом Дюбуа признал за царём Петром императорский титул.
И пытается сосватать цесаревну Елизавету Петровну за французского короля Людовика Пятнадцатого, которому едва стукнуло двенадцать лет.
Какие отсюда можно сделать выводы?
— Получается, Яков Вилимович, что дело это не столь уголовное, сколь политическое, — громогласно заявил светлейший князь Меньшиков Александр Данилыч, словно отвечая на незаданный вопрос Брюса. Он уже опрокинул три полные чарки рома, запил их кубком вина и теперь довольно попыхивал трубкой, распространяя по кабинету запах хорошего табака. — Василий Лукич сейчас во Франции, сам знаешь. Блюдёт наши интересы. Он оставил свой дом и своих близких в надежде на то, что государь их защитит в его отсутствие от любой напасти. И что же? Дворня убита, управляющий и воспитанница похищены. Да не просто так, а как раз в то время, когда государь в Москве и не сегодня завтра собирается отплыть на Каспий по важнейшим, не терпящим отлагательств делам — Кавказ в ум приводить! Наглость беспримерная, я считаю. Вызов нам всем.
Брюс вспомнил, как много лет назад одной пьяной ночью с него самого лихие люди сняли на Москве лисью шубу, и только усмехнулся. Вызов вызовом, но не стал бы Пётр Алексеевич так беспокоиться. В конце концов, убили хоть и целых восемь человек, но была это всего-навсего дворня, холопы. И холопы же по большому счёту исчезли. К слову, об «исчезли». Может, исчезнувшие, сами душегубцев и навели? Сплошь и рядом такое случается.
— Имение ограблено? — спросил он.
— В том-то и дело, что нет, — подал негромкий голос обер-полицмейстер Греков. — Ценности кое-какие пропали, не без этого. Но их уже обнаружили по крестьянским дворам. Сейчас там воинская команда шпицрутенами пользует тех, кто на княжье добро позарился. Навек запомнят. Так что, думаю, этот… Харитон, управляющий, и воспитанница Дарья ни при чём. Они жертвы.
— Ты пойми, Яков, — сказал Ромодановский. — Это не крестьянский бунт и не обычный грабёж с душегубством. Иначе мы бы к тебе не приехали, сами бы разбирались.
— А что же это тогда? Я вот сижу, всё жду, когда мне скажут, но что-то не говорят.
— Покажи ему, — сказал Пётр, и дёрнул щекой.
— Вот такой знак, — произнёс капитан-поручик, — я обнаружил на стене внутри усадьбы. Чертили кровью. Человеческой, понятно. Другой там не было.
Он вытащил из кармана камзола сложенный лист бумаги, развернул и положил его перед Брюсом.
Брюс посмотрел.
На бумаге была начертана перевёрнутая латинская литера «А» с двумя перекладинами. Знак бога Велеса.
— Знакомо? — осведомился государь-император Пётр Алексеевич.
— Знакомо, — внезапно севшим голосом промолвил Брюс, налил себе вина и залпом осушил кубок до дна.
События четырёх-пятилетней давности встали перед глазами, будто свершились вчера.
Дело царевича Алексея.
Нерадивого, трусливого и слабого, лишённого престолонаследия отпрыска царя Петра, готового ради будущей власти и возвращения прежних дедовских порядков предать и своего отца и саму Россию. За что и был осуждён и лишён живота. И не только он. Много голов тогда полетело. Да и по сю пору летят.
