Барбара Хэмбли - Время Тьмы
Джованнин открыла рот, желая что-то сказать, потом, задумавшись, решила не нарушать молчание.
Ингольд продолжал:
– Они никогда не позволят Тиру, при том, кем он может стать, с тайнами, которые он, может быть, хранит, достичь Убежища. Шторм дал нам шанс, и я предлагаю воспользоваться им и отправиться в путь немедленно. Пусть он станет нашим покровом.
– Покровом? – Алвир повернулся, чтобы посмотреть ему в лицо, его голос был насмешливым. – Саваном, ты хочешь сказать. Мы замерзнем до смерти...
– Вы замерзнете так же быстро и здесь, – ответил Ингольд.
Уязвленный, Бектис мрачно заметил:
– Я вполне в состоянии отогнать такой шторм, как этот...
– И Тьму тоже? – парировал Ингольд, теперь уже в его голосе сквозила явная насмешка.
Чародей с ненавистью взглянул на него, и румянец злобы залил его бледные щеки.
Не дожидаясь ответа, Ингольд сказал:
– Не могу и я. Пределы есть у всякой власти.
– И у всякой выносливости, – спокойно сказала аббатиса. – И что касается меня, я не буду подавлена страхом, как овца на бойне. Мы можем переждать бурю и спокойно отправиться в путь при свете дня.
– А если шторм не прекратится и завтра?
Алвир оперся на спинку резного кресла.
– Не кажется ли тебе, что ты придаешь слишком много значения этому шторму? Я согласен с тем, что можно проголосовать, собрать, к примеру, что возможно, из гужевого транспорта для обеспечения действий правительства...
Глаза Джованнин блеснули:
– Не за счет...
– Не будьте идиотами! – колыхнулась шелковая занавесь, и все увидели бледную, закутанную в одеяло Минальду. К груди она прижимала маленького принца. Глаза ребенка, широкие и блуждающие в очаровании освещенной лампой палатки, были лазурно-голубым эхом глаз его матери и Алвира.
– Вы оба ведете себя как дураки, – продолжала она тихим голосом. – Вода поднимается, а вы спорите о том, кто первый сядет в лодку.
Породистые ноздри Алвира гневно раздулись, но он лишь сказал:
– Минальда, возвращайся к себе.
– Нет, – ответила она тем же спокойным голосом.
– Это не твоего ума дело, – он говорил, как с непослушным ребенком.
– Это моего ума дело, – она произнесла это мягко, но и Алвир, и Руди уставились на нее, более удивленные, чем если бы она разразилась страшным богохульством.
У Алвира перехватило дыхание, словно она ударила его. Он, очевидно, никогда даже не предполагал, что его нежная и уступчивая сестренка воспротивится его воле. Руди, который помнил, как она ткнула факелом ему в лицо на лестнице в Карсте, был удивлен чуть меньше.
– Тир – мой сын, – продолжала она. – А из-за вашего упрямства он может погибнуть.
Бесстрастное лицо канцлера вспыхнуло; он, казалось, готов был сказать ей, чтобы она попридержала язык перед старшими и достойнейшими. Он забыл, что она, кроме всего прочего, была все же королевой Дарвета.
– Если то, что говорит мой господин Ингольд, – правда, – сказал он.
– Я верю ему, – заявила она. – И я полагаюсь на него. И пойду в Убежище сегодня ночью, даже если мне придется пойти одной.
Джил оценила поступок молодой королевы: нелегко было противоречить человеку, который, по сути, годами управлял ее жизнью; уважения Джил к Минальде, имя которой было до этой минуты для нее просто звуком, прибавилось.
– Благодарю за доверие, моя госпожа, – тихо сказал Ингольд, и их взгляды на секунду встретились.
Алвир поймал ее руку, притянул к себе и сказал что-то, что никто из них не смог уловить, при этом его лицо было напряженным и злым.
Альда вырвала свою руку и, не говоря ни слова, вышла вон. Если бы она осталась, то смогла бы увидеть, какая ярость отразилась на лице брата. Однако когда он повернулся к вошедшей в палатку Джил, он постарался изобразить лишь горькую усмешку.
– Похоже, – сказал он, – мы все же отправляемся в путь сегодня ночью.
Было ясно, что это только начало потока его сарказмов, но аббатиса перебила его так искусно, что это вмешательство показалось совершенно случайным.
– Если так, – сказала она своим тихим деревянным голосом, – я должна идти и подготовить повозки Церкви. – И она с проворностью, которой от нее никто не ожидал, вышла, прежде чем Алвир мог отдать какой-либо приказ.
Наступила почти полная темнота, когда лагерь снялся. Снегопад усилился, ветер крутил маленькие вихри зернистых хлопьев в пепле погашенных костров и укрывал перемешанную грязь тонким белым слоем.
Приказ о снятии со стоянки сообщили на тот берег, и семьи медленно потянулись по временному мосту, мужчины и женщины осторожно балансировали на шатких паутинах из веревок и шестов, с вещами на плечах.
Странно, когда Руди шел по наскоро построенному мосту с Ингольдом и Джил, чтобы осмотреть единственную повозку, которую Алвир получил от своих друзей-торговцев, он обнаружил, что дух оптимизма, казалось, овладел караваном, что было более чем странно в таких обстоятельствах. Хотя и ворчания было не меньше, и ругательства были такими же громкими и пылкими. Мужчины и женщины укладывали свое имущество, потирая потрескавшиеся от холода и сырости руки, в обжигающем холоде, они шли, торопясь, бранились и дрались друг с другом, но что-то все же изменилось. Исчезло горькое отчаяние. Какая-то надежда, которой не ощущалось раньше, чувствовалась в слепящем воздухе.
Это был последний рывок, если они смогут выдержать его. Они были на расстоянии одного броска до Убежища.
– То, что надо, – заметил Ингольд, глядя, как стражники и солдаты Алвира тащат полурассыпавшийся корпус повозки вверх по извилистой тропе, – он может сделать из Минальды и Тира мишень, но сейчас это лучше, чем риск потерять их в снегу. Что до вас обоих... – он повернулся к ним и положил руки им на плечи, – что бы вы ни делали, стойте рядом с этой повозкой; это ваш единственный шанс дойти до Убежища живыми. Я буду двигаться вдоль каравана и, может, не увижу вас. Понимаю, что ничто из этого вас не касается, вы были вовлечены в это против воли, и никто из вас мне ничего не должен. Но, пожалуйста, последите, чтобы Альда и ребенок достигли Убежища невредимыми.
– Вас не будет здесь? – встревоженно спросила Джил.
– Я не знаю, где я буду, – сказал колдун. Снег застревал в его бороде и на плаще. В падающем свете Джил показалось, что он выглядит уставшим. Неудивительно, подумала она. Джил сама едва держалась на ногах – так сказывалось нервное напряжение. – Берегите себя, дети мои. Я же, в свою очередь, позабочусь о вашей безопасности.
Он повернулся и ушел, свободные концы его шарфа трепетали, как флаги на ветру.
– Он плохо выглядит, – тихо сказал Руди, опираясь на свой посох, когда снежные сумерки поглотили старика. – У вас было тяжелое путешествие.
