Дмитрий Билик - Оловянная корона (СИ)
— О, Ил, а как раз хотел поговорить.
Все мысли, воспоминания, образы, запахи в одно мгновение улетучились, словно ничего и не было. Иллиан внезапно для себя оказался у самого края деревни, где уже начинались бочком тесниться друг к другу застенчивые домишки. К нему шел Иван, держа что-то в руках.
— Гляди, чего научился.
Туров раскрыл ладони, и на них заблестела вода. Только тысячи капли не упали вниз, подчиняясь законам физики (Иллиан задумался, но потом мысленно кивнул самому себе — именно законам физики). Иван стал поочередено опускать то одну, то другую руку и вода перекатывалась по ладоням, точно игрушка «Слинки». Память, естественно чужая, услужливо показала Лейтли картинку цветной пластмассовой пружины — некогда популярной детской забавы, запоздало расшифровывая незнакомое слово.
— Знаешь что это? — Туров был сам похож на разшалившегося ребенка, научившегося новому фокусу.
— Психокинетика, — медленно сказал Иллиан. — Психокинетика в чистом виде.
— Ну да, — несколько разочарованно ответил Иван. — С Маратом весь вечер возились.
— Марат хороший человек, — сказал лорд. И тут он поймал себя на мысли, что это не его мнение. А Руслана. Вот ведь Проклятый Темный Бог, он теперь все время будет думать чужой головой?
— Это еще, — Иван замялся. — Я с Русланом разговаривал. В общем, если тебе нужно будет потренироваться. Мне, в принципе, особо и скрывать нечего. Ну то есть, моя черепная коробка к твоим услугам.
— Нет уж, спасибо, на сегодня мне впечатлений хватит. Может завтра, а еще лучше, послезавтра…
Вся королевская рать
Это произошло совсем буднично и обычно. Туров сидел возле речки, пытаясь резделить течение на два отдельных потока, в лучших традициях Моисея, когда со спины подошел Роман Валерьевич. Как понял Ваня, профессор не сразу окликнул его, некоторое время с любопытством наблюдая за его манипуляциями. Лишь после того, как психокинетику впервые удалось поднять в воздух толщу воды и обнажить дно, ясновидец подал голос.
— Неплохо.
— Чего? — речка лишь зло буркнула, хлестнув волной берег, и понеслась дальше, обиженная за хамское с собой обращение. — А, это вы, Роман Валерьевич. Я тут тренируюсь. Руслан сказал каждый день по несколько часов, чтобы был ощутимый прогресс.
— И я гляжу он не за горами, — в уголках глаз профессора на секунду мелькнула улыбка, но тут же погасла. Лицо вновь стало напряженным.
— Роман Валерьевич, случилось чего?
— Просто пора.
— Уже? — Заволновался Иван.
Туров на автомате почесал родимое пятно и вскочил на ноги. О грядущей битве слухи по лощине бродили с самого первого дня их прибытия. Волновал даже не сам бой. все-таки тут набиралось десятка полтора кинетиков, а скорее то, что в нем ведущая роль отводилась только одном человеку — Иллиану. Нет, не сказать, чтобы в него никто не верил. Вычислить десятку телепата в королевской орде мог только другой телепат, это профессор каждому объяснил, только Канторович телепатил не первый год, а Лейтли…
Сказать по правде, не все было хорошо с бывшим лордом. Точнее с дважды бывшим лордом. Как он не сошел с ума от всего обилия информации, свалившейся на него из всех голов его окружавших — вообще непонятно. Но Иллиан и остро переживал, причем переживал в прямом смысле все воспоминания человека, в которого «влезал». От Руслана только двое суток отходил. Марата практически проскочил, за полдня оправился. На Турове опять застопорился, потом Ольга, Костя… Видимо, до Жени очередь уже не дошла.
— Вы думаете Иллиан готов, Роман Валерьевич?
— Мы редко бываем по-настоящему готовы к трудностям, однако переживаем их.
— Это да или нет?
— Это и да, и нет.
Они вернулись в деревню, где все уже были собраны. Как оказалось, ждали только Турова. Иллиан с серым лицом — то ли от волнения, то ли не оправился еще от мыслей и воспоминаний Костика, стоял возле Лены. Вот квик заметно нервничала, мало того, что мужика ей испортили — Лейтли и вправду резко изменился, но то можно было списать на обилие впечатлений — так еще теперь и жизни его угрожала серьезная опасность.
— А мы разве уходим? — спросил Иван.
— Да, в лощине нас возьмут в тиски. Есть тут неподалеку одно место, где мы сможем видеть их, а они нас нет. Нужно будет туда идти.
Туров видел по лицам кинетиков их недоумение и недоверие, но вслух никто ничего не сказал. Почти все посмотрели на молчаливого и спокойного Руслана, чье хладнокровие придало им уверенности.
— Сир Иллиан, — обратился профессор к лорду. — Как вы себя чувствуете?
— Я же просил вас без всяких этих сиров. Я теперь понимаю, как глупо это звучит. — Иллиан на долю секунды заколебался, вспоминая, и добавил. — Архаизм, в общем… Нормально я себя чувствую.
— Тогда выходим.
Лабиринит встретил их холодным камнем и смрадным дыханием тяжелой мокрой земли, с копощащимися в ней червями. Туров проходя сквозь него задевал рукой эти рукотворные высокие стены, силясь запомнить ощущение приятной стылости, неподвижности. Так хотелость остаться тут подольше, спрятаться от всего. Иван боялся. Предстояшего боя, раздрызга внутри Ила, своего возможного будущего. Психокинетику впервые представилось, что все, бывшее до сих пор лишь детские забавы. Нечто вроде спектакля — в любой момент мог зажечься свет, режиссер веселым голосом бы сказал: «Хорошо, на сегодня закончили», и все прекратилось…
Но теперь Иван почувствовал, впервые за долгое время, осознал не головой, а скорее всеми спящими до этого чувствами, что они подошли к точке невозврата. Еще немного, и река вынесет его к высокому водопаду и сбросит вниз, а у него не то, что лодки нет, он даже плавать не умеет. Туров тряхнул головой. Что за наваждения? Все будет… нет, не хорошо, хорошо теперь это вряд ли. Скорее все будет, как будет. Тут ничего не поделаешь. И переживать понапрасну нечего, и бояться тоже…
Сказать себе сказал, а сердце все равно предательски отбивало ударов девяносто в минуту. Ну значит будем сражаться вместе с легким мандражем, ничего смертельного. Иван на трясущихся ногах выбрался из лабиринта. Лощина осталась внизу.
Странный у них был проводник. Роман Валерьевич абсолютно не ориентировался на пересеченной местности, превратившись на мгновение в человека, приходившегося по материнской линии потомком Сусанина, а по отцу пьяного картографа. Ясновидец уверенно шагал, игнорируя тропки — одни звериные, другие оставленные человеком. Туров не сразу догадался — Роман Валерьевич знает направление, потому что видел уже его. Он словно замотанный в теплое тряпье, которое треплет кусачий мороз, бредет за впереди идущим в снегу, стараясь ступать след в след, иначе провалится по колено, а то и по пояс. Только тот, кто впереди — и есть сам профессор, он концентрируется на себя самом в будущем и идет по хлебным крошкам, разбросанным собой же. Жесть какая!
