Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Книга 5. Неубедимый
— Тебе известно правило о помиловании? Ты готов попросить за этих людей? Ты можешь попросить так, чтобы тебе поверили?
Андрей вскинулся, словно в него швырнули медузу, и неуверенно кивнул. Когда же до него дошло, что просить он будет не о своём помиловании, что у него есть шанс спасти от смерти вот этих милых ребят, у которых он ещё совсем недавно воровал ответственность, что для этого только-то и надо — быть убедительным и перестать уныло твердить «я виновен, я достоин наказания», — как его словно подменили. Перед букинистом стоял не дух-невротик, кандидат на столетнее терапевтическое пребывание в мире живых, но молодой, решительный, уверенный в себе человек. Да, он был старомоден. Он был многословен. Он был несовершенен. Но он был свободным духом, который попросил о помиловании для других, не для себя. И букинист, как бы ему ни хотелось расправиться с восьмью мунгами и одним шемобором, уже не мог сделать этого без того, чтобы не нарушить каких-то важных устоев. А он был не из таковских.
— Ура? — тихо сказала Наташа. До этого момента лично для неё всё происходящее было очень страшным сном: и вот теперь, кажется, пришло время просыпаться.
— Прямо сейчас я вас всех не буду рвать на мелкие кусочки, — сказал старик. — Жизни свои вы спасли. Кыш отсюда, ты свободен, дух. И не вздумай придумать себе очередную какую-нибудь вину — а то найду, и тогда…
Андрей испарился, как снежинка, угодившая на раскалённую сковородку.
— Ура! — чуть увереннее и громче повторила Наташа.
— А чему вы радуетесь? — удивился букинист, хотя никто пока не радовался. Даже Наташа не радовалась: она почву прощупывала. Надо же как-то привлечь к себе внимание, чтобы понять — пора просыпаться, или кошмар ещё не кончился?
— Сейчас перепланирую наше с вами будущее, — пожевав губами, сказал старик. — Оно и хорошо, что не придётся вас мучить: очень бы я пожалел об этом впоследствии, хотя мимолётное удовлетворение мне бы это принесло. Я по-прежнему очень, очень недоволен. Я в ярости, если можно так сказать. Но против правил не пойду. Я обещал оставить вам жизни — и я сделаю это. Но я не гарантирую, что всё обойдётся бескровно. Нам всем придётся утратить какую-то часть воспоминаний. Ну-ка напомните, когда вы, ротозеи, узнали обо мне?
— В понедельник, ваша милость, — подсказал Кастор.
— А ты? — кивок в сторону Дмитрия Олеговича.
— Сегодня, вот только сейчас, когда ваша чудесная дверь дала мне пинка под зад.
— Ничего не поделаешь. Будешь страдать вместе с остальными. Итак, вы пришли ко мне. Сюда, прямо в лавку.
— Неделю назад? — уточнил Денис.
— Нет, зачем же. Сегодня. Когда пришли — тогда пришли. Минута в минуту. Но вот беда — три стеллажа, такие на вид прочные — взяли и рухнули. И погребли под собой вас. Очень, очень больно. Но не смертельно, как я и обещал. Вас, конечно, соберут по кусочкам, вернут к жизни, по одному выпустят в мир. Воспоминания о последней неделе вы утратите, да это и к лучшему. В остальном… будете люди как люди. К сожалению, такой город, как наш, пустот не терпит. И покуда вы будете лечиться, тут уже возникнет другая команда. Новые мунги будут постигать премудрость ремесла. Старый-добрый шеф станет их воспитывать. А вы… вам придётся вернуться к своим прежним занятиям. Да, шемобора это тоже касается. Вы будете помнить, кем были раньше, но потеряете все знания и умения. Вас спишут с корабля. Навсегда. Ну а я… я, пожалуй, выйду из подсобки на шум, увижу кровь, пойму, что мои изумительные стеллажи стали причиной трагедии, успею вызвать скорую… После чего меня хватит какой-нибудь удар. Лавку, так и быть, закрою. На две недели. Ну а потом вернусь к делам. Хороший план?
— Чудовищный, — тихо произнёс Даниил Юрьевич.
— Зато все, кто на данный момент жив, останутся живы, — возразил хозяин.
«Хищная хохлома» затормозила на перекрёстке. Надо было соблюдать правила движения. А ещё надо было понять, с чего начнётся урок.
Анне-Лизе с трудом давалась роль учителя, но она помнила слова Эрикссона: кто не воспитал ученика, тот после смерти не считается.
Ей не хотелось уйти в небытие, не хотелось посмертной скуки, растянутой на сотню, если не более, лет. Чтобы избежать этого, надо было стиснуть зубы и учить Алису шемоборским премудростям. Вот почему она покинула «Фею-кофею» сразу после того, как там начался спонтанный бардовский слёт и съёмка последнего эпизода великого фильма Порфирия Сигизмундовича. Просто исчезла, оставив Джорджу надежду и сомнение. Надежду на то, что она вернётся. Сомнение в том, что стоит надеяться.
Она заехала за Алисой и в первый момент не узнала ученицу. От нечего делать та решила слегка изменить имидж и «оделась» Анной-Лизой: попросту воспользовалась её косметикой, нацепила фальшивые драгоценности, без спросу вынула из шкафа алую с золотом блузку, которая на Алисе смотрелась как туника. Тунику пришлось перетянуть серебряным пояском. Поясок попросил прихватить серебряную же сумочку с фальшивым бриллиантом, больше похожим на перегоревший электрический фонарик, и серебряные ботфорты на платформе.
— Красиво и ярко! — одобрила Анна-Лиза. — Пойдёшь на улицу этим.
И достала из чемодана просторную и тёплую розовую кофту с нашитыми там и сям золочёными бусинами. Алиса запахнулась в неё, как в шубу, и льстиво сказала:
— Волшебно! Теперь я похожа на настоящего шемобора. То есть тебя!
На самом деле ей просто захотелось послать подальше правила, которым она следовала всю жизнь, когда подбирала одежду и макияж для выхода в свет. Можно ведь хоть раз наплевать на эти условности? Анна-Лиза плюёт каждый день, и ничего, жива, здорова.
Итак, «хищная хохлома» остановилась перед светофором.
— Куда едем-то? — спросила Алиса.
— Куда глаз упадёт, — ответила Анна-Лиза и в поисках подсказки включила радиоприёмник. Покрутила ручку настройки. Прогноз погоды, новости, биржевые сводки — всё не то. Музыку давайте. Музыка — лучший советчик. А вот, кстати, и музыкальный канал. «Как я и обещал, — бодро затараторил диджей, — после рекламной паузы, которая пролетела незаметно, нас ждёт встреча со жгучим, горячим, обжигающим хитом, только на днях сошедшим со стапелей, едва, так сказать, обновившим такелаж. Этот хит подарил нам загадочный дуэт «Две весёлых Гуси», и я надеюсь, что вам сейчас будет так же весело, как и мне! Как вы помните, наша радиостанция проводит конкурс кавер-версий этой песни и победитель, а может быть, победители, если это будет целая группа, получат путёвку на "Евровидение"!» Диджей замолчал. Загорелся зелёный свет. «Хищная хохлома» помчалась вперёд, куда глядели глаза её капитана. В радиоприёмнике зашуршало, ухнуло, зазвенело, грохнуло. Вступили трубы. Тенькнули бубны. Три задорных, будто слегка подвыпивших, тенора затянули нестройно, но гармонично: «Как на Ладожском вокзале всем желанья исполняли».
