Елизавета Дворецкая - Дракон восточного моря, кн. 2. Крепость Теней
– Давай… давай доедим твой окорок! – предлагал Ормкель, в пьяном порыве любви обнимая за плечи своего вечного врага Эйнара, а тот и сам был настолько пьян, что не только не уклонялся от этих объятий, от которых в трезвом виде отшатнулся бы как от огня, но даже не возражал против этого наглого предложения.
– Бери, ешь, – отвечал он, почти с умилением глядя в морщинистую рожу, изуродованную шрамом через лоб и угол левого глаза, еще более красную от пива, чем обычно.
– Ну, я подумаю! – видя, что вечный противник идет ему навстречу, Ормкель усомнился, а надо ли ему это.
– Чего думать – бери и ешь, а то мне сейчас в дозор идти! – уговаривал Эйнар.
– А тебе разве не жалко? – Ормкель не мог поверить в такую щедрость.
– Я буду очень, очень жалеть! – выразительно ответил Эйнар и чуть не пустил слезу.
– Ну, тогда я согласен! – с удовлетворением отозвался Ормкель и вцепился зубами в кость, где еще оставалось немного мяса.
– Да разве это бочонок! – восклицал на другом конце стола Фергус Громовой Удар, новый вождь фениев острова Банбы. – Для нас, фениев, то не бочонок, а так, детская кру… кружка!
– А слабо тебе выпить детскую кружку? – под смех товарищей подзуживал его Тови Балагур. – Спорим, что не сможешь?
– На что спорим? Не было еще такого, чтобы фении уклонялись от достойного спора!
– А вот хотя бы на этот твой нож, что у тебя за поясом.
– Спорим! Я выпью эту жалкую кружку, и тогда ты… ты… отдашь мне вот это! – Неверным пальцем Фергус чуть не ткнул Тови в глаз, но с третьей попытки все же попал в молоточек Тора, висевший у того, как почти у всех фьяллей, на шейной гривне.
– Согласен!
И Фергус начал пить прямо из бочонка, но был уже настолько пьян, что не мог даже глотать. Тейне-Де, глядя на него, насмешливо фыркнула: похоже, тот собирался повторить подвиг одного древнего короля, который утонул в бочке с пивом. Правда, одновременно еще враги пронзили его копьем, а сверху обрушилась горящая крыша, но хорошее начало – половина дела.
– Да он только слюней напустил! – кричали фьялли, следившие, не понижается ли уровень в бочонке. – Ты слюнтяй, а не фений!
– Я не могу… не могу пить без музыки! – отвечал Фергус, с трудом стоя на ногах, крепко держась за край бочонка. – Ибо таков обычай на земле уладов, чтобы доблестные герои на пирах услаждались му… му-у… зыкой!
– Где ж мы тебе найдем теперь музыкантов? – Фроди Рысий Глаз кивнул на Хавгана, который в обнимку со своей арфой уже некоторое время крепко спал. – Этот сейчас на своем башмаке разве что сыграет, но не на арфе.
– А я сам ему спою! – не растерялся Тови Балагур и начал:
Дуб дупла убогий
Орма дуплить пытался.
Ивы ожерелий
Не прельщали дятла…
Слушатели покатились со смеху: видно, помнили, кто и про кого это сложил. Едва ли Фергус, слышавший лучших бардов Эриу и Зеленых островов, под музыкой имел в виду этот рев. Но что делать, у сэвейгов не водилось певцов, которые нарочно обучались бы пению и пением же зарабатывали на жизнь. У них были в ходу круговые песни, обрядовые праздничные песни, но пение не входило в число «искусств», то есть дел, которые надо уметь делать – и желательно уметь хорошо. Пели они для услаждения собственной души – и на стихи, как правило, собственного сочинения.
Ясень сечи длинный
Своего добился —
Иву ожерелий
Поимел умело! —
выводил Тови под общий смех.
Громко раздавались
Этой ивы стоны,
Ходуном ходили
Стены, сотрясаясь!
Фрейр бурана Гендуль
Ночью отличился:
Деву гнул прилежно
Лишь земля дрожала![4]
То, что исполнял сейчас Тови, годилось только для одного места – дружинного пира и только одного времени – «когда все упьются». Да и на то сил почти не осталось: голос певца все чаще спотыкался, становился тише. Прочие фьялли смеялись, подсказывая ему слова – чаще неприличные, так что получалась полная несуразица, но слушатели только пуще веселились. И лишь Фергус с неподвижным лицом таращил глаза, со стойкостью истинного героя стараясь удержаться на ногах.
Тейне-Де совершенно правильно рассудила, что в этой кутерьме никто не заметит, выходила ли она из башни, когда выходила и надолго ли. Десяток Эйнара Дерзкого, заступивший на стражу, сидел у сарая, где были заперты уладские пленники, и тоже пел хором, нестройно, но с воодушевлением:
Тородд конунг всех отважней,
Клен кольчуги весел в битве,
Медовуху хлещет лихо,
Насмехаясь над врагами…
Никто не видел, как девушка тенью скользнула к погребу и вставила ключ в прорезь замка.
Нажав посильнее, она услышала легкий щелчок. Замок был открыт. Тейне-Де освободила его из скобы и приоткрыла дверь.
– Эй, где ты! – шепотом позвала она. – Бьярни, ты спишь? Выходите быстрее! Все они пьяны и ничего не заметят!
Кварги уже в основном спали, но те, кто проснулся от ее голоса, быстро разбудили остальных. Бьярни первым выскочил наружу, прижимаясь к стене.
– Они пируют в башне и не сразу вас хватятся, – торопливо зашептала Тейне-Де. – Вы можете убежать. Надеюсь, ты не забудешь своих обещаний.
– Идем с нами! – Бьярни взял ее за руку. – Ведь тебя могут обвинить в нашем побеге!
– Я не Грайне, чтобы скитаться по лесам, тем более что тебя я не выбирала себе в женихи! – фыркнула Тейне-Де. – Меня никто не обвинит, об этом я позабочусь. Я дождусь здесь, пока мой отец придет за мной. Уходите скорее!
– Бьярни, да где же ты там! – волновался Ивар хельд, едва верящий, что этот ночной прорыв на свободу – не сон. – Чего вы там делаете – целуетесь? Бросай, еще успеется! Надо же бежать скорее, пока не заметили!
– Да благословит тебя богиня! – едва успел шепнуть Бьярни и вслед за своими людьми скрылся в темноте.
Тейне-Де осторожно прикрыла дверь погреба и снова заперла ее на замок. А потом вернулась в бруг, все с тем же независимым видом.
Состязание в питье под музыку к тому времени угасло само собой – голова певца склонилась на грудь, и он, похоже, спал. Поглядев на него, Фергус объявил себя победителем. Возражать никто не стал. Вот только он забыл, на что спорили, и оставил этот вопрос до утра.
К спорному бочонку тем временем приблизился Фродир Пастух – должно быть, решил показать, как пьют сэвейги, – и тоже стал хлебать прямо из бочонка. О существовании ковшей и кубков доблестные герои, как видно, забыли. Но едва хевдинг сделал пару глотков, как они немедленно устремились обратно – видно, нашли, что в желудке его слишком тесно и без них. А с ними и все им съеденное с радостью рванулось на свободу и веселым потоком вылилось в тот же бочонок.
