Вера Камша - Лик Победы
пел талигоец, хотя лето было на излете. —
Розы радуют глаз, о!
Подойдите, эрэа, скорее к окну,
Поглядите хоть раз, о!
По росистой траве пролегла полоса
Вся от крови красна, о!
Меня насмерть изранили ваши глаза
И сразила весна, о!
И пускай в поле ветер осушит росу,
Но не кровь мою алую, о!
И пускай мир забудет про вашу красу,
Но не сердце усталое, о…
Вечно алый ручей возле ваших дверей
Будет вечно струиться, о!
А прекрасная дама из башни своей
Все не хочет спуститься, о! [50]
Девицы загалдели, каждая чувствовала себя прекрасной дамой, и каждая была не прочь спуститься из башни. Какое там «не прочь», они только и думали, как побыстрей оттуда выскочить и повиснуть на шее кавалеров.
– Я поднимаю бокал за весну, – провозгласил Валме, – и я не нарушаю ваш приказ, маршал, ведь весна тоже дама. Весна – сестра цветов, а кто наши дамы, если не цветы?
– Я н-н-не цветок, – запротестовала Клелия, – я…
– Ты – ягодка, – нежно шепнула София, – красная, круглая ягодка…
– А ты… – начала толстушка, – т-ты…
Брюнетка шлепнула не желающую быть ни цветком, ни ягодкой Клелию веером, рыженькая гаденько хихикнула, Клелия дернулась, громко помянула Разрубленного Змея и закатных тварей и потребовала вина. Марсель был занят лютней, и бокал наполнил Луиджи, хотя делать это и не следовало.
– Не стоит больше пить, сударыня.
Зачем он это сказал? Ему все равно, а этой дуре уже море по колено.
– А я хочу, – заявила дура, – я всегда делаю что хочу. И буду делать! А ты, – девица вперила взгляд в сидящего напротив Алву, – ты такой же, как и я… Я чувствую…
– Клелия, – пропела София, – вряд ли наш гость сочтет твои слова комплиментом, хотя он и впрямь делает то, что хочет.
– Скорее я не делаю того, чего не хочу, – герцог приподнял бокал. – Первый тост, сударыни.
– И чего же вы не хотите? – Латона пригубила бокал.
– К нашему великому сожалению, герцог не хочет петь, – вздохнула рыжая.
– Тогда снова спою я.
Песенка, которую завел Валме, была стара как мир, и ее знали все. Луиджи тоже. Он и сам не раз и не два пел о том, что не хочет жить, потому что его отвергли. Почему он раньше не замечал, как глупы въевшиеся в уши песни?
– Я хочу умереть, что мне жизнь без тебя , – стонал Марсель. Потом к стонам присоединилась Клелия. Если у нее и был слух, то вино сказалось на нем не лучшим образом.
– Я хочу умереть, и умру я любя , – выводила девица, уставясь на талигойского герцога, но потом прервала себя на полуслове и лукаво сощурилась. – А почему ты не поешь? Ты никого не любишь?
– Не люблю – согласился Ворон, – да и умирать меня не тянет.
– А я думала, Первый маршал Талига не боится смерти, – хихикнула рыжая.
– Ариадна! – прикрикнула брюнетка, методом исключения ставшая Латоной.
– Рррокэ Алллва ничего ннне боится, – завопила Клелия.
– Боюсь, – лениво возразил герцог, – но не смерти. Смерть та же женщина, ее нельзя бояться, но ее можно не хотеть…
– Маршал, – Латона поправила ленту в кудрях Ариадны, – а каких женщин вы хотите?
– Проще сказать, каких не хочу, – маршал поднял бокал. – Про одну вы только что слышали. Умирать мне никогда не захочется.
– А кто еще вам не нравится? – потупилась Латона.
– Птице-рыбо-девы, – сообщил Ворон.
– Герцог, неужели у бедняжек нет ни малейшей надежды? – протянула София.
– Ни малейшей, – отрезал Валме, – я свидетель!
– Разрубленный З-з-змей! – Клелия вскочила, снова опрокинув бокал, вино пролилось на платье, но толстушка была слишком пьяна, чтоб это заметить. – Разрубленный Змей!.. Тебе ни с кем не бббудет так хорошо, кккак со мной! – девица покачнулась. – Ни сссс кем и никогда…
– За такие слова, милая, придется ответить, – улыбнулся Алва, – причем немедленно.
– Нни сссс кем! – Клелия икнула и, глупо моргая, уставилась на Ворона.
– Уймись! – Ариадна ухватила толстушку за рукав, та вырвалась, свалив блюдо с фруктами, и вцепилась в рубашку маршала.
– Точно ни с кем? – Синие глаза смеялись. – Поклянись.
– Якорь мне в глотку, – неожиданно отчетливо произнесла Клелия.
– В глотку потом, – заржал Валме, София шлепнула его веером, но она не сердилась. По крайней мере не сердилась на него.
Ворон поднялся и поклонился настолько изысканно, насколько позволяла повисшая на нем «пантерка».
– Мы вас покинем. Ненадолго.
– Нннеттт… Ннннадолго! – Клелия соизволила оторвать физиономию от маршальской рубахи. – Нннавсегда! Он ммой! Я его ввввам не отдам…
– Даже так? – Алва исхитрился и обнял Клелию таким образом, что та при всем желании не могла повиснуть у него на шее.
– Ттттебе с ни… нискем… Так не станет…
– Я уже понял, – Алва подмигнул Марселю. – Виконт, в мое отсутствие не уроните честь Талига… А вы, капитан, соответственно, честь Фельпа.
Парочка скрылась за дверью. Марсель хмыкнул и повернулся к Софии:
– Сударыня, не согласитесь ли вы полюбоваться в моем обществе на звезды?
– Это теперь называется звездами? – хихикнула Латона.
– Но надо же это как-то назвать, – Ариадна склонила головку на плечо подруги и надавила пальчиком на ее губы.
– А вы, капитан, – Латона нежно улыбнулась, – что вы думаете о звездах?
– Из них варят суп!
Зачем он грубит? Поликсену не вернешь, а эти две кошки ничем не хуже остальных. И не лучше… Они не обидятся… Нет, обидятся, если он будет сидеть и пить вино. В конце концов, он жив, и он не эсператист, чтоб шарахаться от женщин.
– Капитан, – мурлыкала Латона, – вам не скучно? Идите к нам…
– Да-да, – смеялась Ариадна, – ни с кем вам не будет так хорошо, как с нами…
Вряд ли ему с кем-нибудь когда-нибудь будет хорошо, но он жив, и ночь только началась, праздничная ночь.
– Что же вы, капитан… Пора довести вашу победу до конца.
– В свое время, – Луиджи поднял бокал, – ваше здоровье, кошки. Клянусь, до утра оно вам понадобится.
3Странное все же чувство – заглянуть в глаза своей молодости. Конечно, будь Лилиан его великой любовью, было б еще хуже, но и так приятного мало. В огне брод иногда найти можно, Рокэ – тот умудряется; в огне, но не во времени… Молодости и прошлого не жаль, вернее, не очень жаль, но понимать, что твоих ровесников вовсю кружит листопад, а впереди лишь мокрая от дождей земля, грустно. Не страшно, нет, а именно грустно, а отцы и старшие братья уже ушли, последним был старик Эпинэ. Печальный конец… Пережить всех, кто знал тебя молодым, тяжко, даже если умираешь победителем среди внуков и молодых соратников. А как доживать проигравшему?!
