Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8 (СИ) - Петрук Вера
Зима выдалась суровая, и единственный тракт, соединявший монастырь с ближайшим городом, занесло снегом. Из-за обвалов проезд открылся только с наступлением весны, когда снежная преграда, отделившая его от мира, превратилась в талый ручей. За ним приехали сразу, на следующий день после открытия тракта, но к тому времени его отъезд из монастыря уже ничего не мог изменить.
Взяв у Холгера платок и отерев им лицо, Регарди закутался в плед и погрузился в воспоминания. В последнее время это стало его любимым занятием.
Бардарон поморщился и захлопнул окошко. Арлинг не возражал. Время, проведенное у делавитов, научило его терпению. Тем более что торопиться ему было некуда. Слишком рано пришла весна в этом году, слишком рано.
После того разговора, он так и не видел Канцлера. В монастырь Арлинга везли, как буйного зверя: в карете с решетками на окнах и в сопровождении полсотни всадников. Видимо, Элджерон опасался повторного похищения сына, которого не пережила бы его гордость. Бардарон оказался столь бескомпромиссным и неподкупным человеком, что даже отказался передавать письмо для Терезы, в которое Арлинг вложил зашифрованное послание для ее брата. Не добившись понимания, взбешенный Регарди попытался убить Бардарона во время привала, но начальник стражи легко выбил у него из рук с трудом добытый нож. Намекнув на особые полномочия, предоставленные ему Канцлером, солдат пригрозил в следующий раз нарезать у него ремни из спины. Глядя на украшенную шрамами лысину Бардарона и тугие узлы мышц, перекатывающиеся под кожей, Арлинг решил не искушать старого воина, сосредоточившись на других членах отряда. Впрочем, они оказались не сговорчивее начальника, и к концу путешествия Регарди был готов рвать обшивку каретного салона в бессилии что-либо изменить.
О делавитах он не знал ничего, кроме того что в их обители уединялись многие гранд-лорды и члены императорской семьи, испортившие репутацию и собственное будущее участием в заговорах и политических играх. Канцлер любил предоставлять врагам право выбора – добровольное изгнание в страну молитв с сохранением всех привилегий потомкам или позорная каторга со смертью на плахе в качестве альтернативы. Большинство выбирали первое. Вот только своему сыну Элджерон выбора не оставил.
Если послушники делавитского монастыря были людьми благородного происхождения, то про самих монахов и наставников-основателей было известно мало. Их не обсуждали, о них не говорили, но Арлинг не раз видел людей в темно-синих рясах на приемах у отца и даже во дворце императора. Монахи называли себя «хранителями традиций Амирона», но Регарди никогда не интересовался религией, механически выполняя обязательные ритуалы, которые требовали от него отец и положение, и поэтому совершенно не представлял, с чем ему придется столкнуться. Его скудные познания в этой области ограничивались слухами и общими сведениями, почерпнутыми из общения с набожной прислугой. В монастырях послушники жили в кельях, занимались сельским хозяйством и ремеслами и постоянно молились. Если это так, то у него будет достаточно времени, чтобы подготовить побег. И если для этого потребуется убрать парочку монахов, которые станут у него на пути, убийство его не остановит.
Сейчас Арлинг мог лишь смеяться над своей наивностью. Монастырь оказался самой настоящей тюрьмой, покинуть которую можно было только ногами вперед. Очевидно, обитель была возведена на руинах военной крепости, построенной во времена Седрика Первого, а может, и в более древний период. У Регарди не было возможности подтвердить свои догадки, потому что здание снаружи он так и не увидел.
Его привезли ночью, сразу проводив в келью, которая стала ему домом до окончания зимы. Встретивший их настоятель, отец Лару, пожелал Арлингу молиться и заверил, что мирская суета не найдет его за стенами светлой обители Амирона. В этом Регарди не сомневался. Глухой, без единого окна коридор, по которому они шли, напомнил ему семейные склепы в Ярле, куда они с отцом каждый год ездили чтить память предков.
Проведя два месяца в монашеской общине, Арлинг так и не узнал, кем были делавиты, и чем они занимались на самом деле. Кроме настоятеля и еще одного монаха, который приносил ему еду, он никого больше не видел. Бардарон распрощался с ним у двери кельи, но предупредил, что никуда уезжать не собирается. Он всегда будет рядом, если Регарди вздумает устроить побег. За ту неделю пути, которую они провели вместе, офицер хорошо изучил его и понимал, что Арлинг был готов на многое, чтобы вернуться в Согдарию. Единственное, чего не знал Бардарон, так это то, что границ, которые могли остановить Регарди, больше не осталось.
В келью его вносили на руках, так как идти добровольно он отказался. Позже Регарди много думал, могло ли хорошее поведение изменить его участь затворника, но, глядя на скудные предметы быта и отхожую яму за ширмой в углу, пришел к выводу, что его заключение было спланировано заранее. Из двух окон комнаты ему была видна выбеленная годами стена соседней башни и кусочек неба. Прижимая лицо к прочным решеткам, он мог разглядеть лишь бесконечную каменную кладку, уходящую вверх и вниз, и такое же полотно неба, меняющее цвет в зависимости от времени суток и погоды.
Когда на второй день заключения монах принес ему завтрак, Арлинг, не задумываясь, напал на служителя, вырубив его ударом кулака, но в дверях наткнулся на Бардарона, который положил конец неудавшемуся побегу. Лучше бы охранник его побил. Но Бардарон сделал хуже. Окинув его презрительным взглядом, он плюнул на пол и пообещал, что впредь пищу будут передавать ему через проем двери. Усмехнувшись, Арлинг запустил ему вслед миску с кашей, оставившей бурый след на двери. На следующее утро он засох, образовав толстую неприятную корку грязи, которую Регарди убрал только через месяц после того, как смотреть на нее было уже невмоготу.
Бардарон сдержал слово, и к Арлингу больше никто не входил. Настоятель Лару навестил его всего раз, предложив свою помощь в общении с Амироном, но Арлинг посоветовал ему не тратить силы впустую, а лучше отпустить его и, тем самым, спасти собственную душу. «Удержание человека против его воли в таком святом месте, как монастырь делавитов, богомерзкое преступление», – сказал ему тогда Регарди. Больше Лару не появлялся.
Кормили Арлинга хорошо, передавая простую, но сытную пищу три раза в день вместе с двумя ведрами горячей воды. В комнате было прохладно, но не холодно, так как по одной из стен проходил дымоход. Видимо, от печи с нижних этажей. И хотя в келье было все необходимое для жизни затворника – кровать, стул со столом, теплые одеяла, книги, посуда, мыло и даже медная ванна с водостоком – в ней отсутствовали те вещи, без которых привыкший к комфортной жизни Регарди чувствовал себя скверно. Позже, когда заточение в четырех стенах показалось ему невыносимым, он догадался, почему в келье не было бритвы, вилок и свечей. Канцлер боялся, что отпрыск наложит на себя руки, опозорив род окончательно.
В первые дни Арлинг выплескивал свое бешенство на всем, что попадалось под руку – крушил мебель, бил посуду, рвал книги. Но к нему никто не явился даже тогда, когда он отломал все ножки у стола и выкинул их в окно по очереди. Арлинг понял, что если он не прекратит ломать комнату, то проведет остаток своих дней среди обломков и мусора. Как это было похоже на его жизнь.
Крики тоже не помогли. Первую неделю он кричал днем, без сил проваливаясь в сон по ночам, но на вторую сменил тактику, принимаясь голосить, едва на небе загорались первые звезды. Он выкрикивал ругательства и оскорбления в адрес Амирона, сочинял унизительные стихи и куплеты про Канцлера, монахов-делавитов, Бардарона, Дваро и даже императора. Не трогал он только Даррена. Монтеро с некоторых пор стал для него запретной темой. Как и Магда.
Кричать Арлинг перестал, когда в одну ночь решил сделать передышку, чтобы восстановить осипший голос и вдруг услышал глухие голоса откуда-то сверху. Им вторили едва слышные вопли снизу, раздаваясь в ночи, словно звуки потустороннего мира. В первые дни Регарди был слишком занят собой, чтобы слышать их, но, однажды различив, понял, что они звучали всегда, повторяя его собственные вопли тоненьким эхом. Стараясь не думать, чем занимались делавиты и кого держали в стенах обители по соседству с ним, Арлинг перешел к другим методам протеста.
