Владимир Кусакин - Все равно!
Путь на Запад наверняка закрыт, взорван или разбомблен, а вот с аэродромом могут быть варианты. И ещё одна мысль мучила меня: А вдруг они никуда не улетели? Я отогнал её, но она упорно возвращалась.
Восьмидесятидвухлетняя бабка Ядвига Сташевская, в народе "Кибитка кочевая", которая со временем сократилось до простой Кибитки, в этот, как и в другие дни, встала рано. Управилась по хозяйству в доме, задала корм скотине, да прогнала козу на выгон за околицей, готовила завтрак для своего теперешнего сожителя - одноногого инвалида Адама Кравчука, который на праздновании Нового года пролежал под плетнём почти целую ночь, и теперь не мог шевелиться от болей в позвоночнике. Зима на Украине конечно не такая как на Севере, где Адам отсидел пятнадцать лет за измену Родине, а точнее был полицаем в оккупацию, но всё равно - для пенсионера смерти подобно.
Кибиткой бабку прозвали селяне за её нуёмную страсть к мужскому полу, с самой что ни на есть молодости, да за неумение жить. Поскольку на фоне остальных преуспевающих в этой жизни громодян, её домик-мазанка с глиняным полом, единственной комнатой, и окном до половины забитом фанерой (стёкла были выбиты ещё в 1954 году её ревнивым любовником - счетоводом Фёдором Трояном, который сначала ломился в дверь, а потом залез в окно только для того, чтобы застукать на кровати Председателя колхоза и Кибитку, совершенно голых и в невменяемом состоянии после полуведерной бутыли самогону, который бабка, впрочем тогда она была молодухой тридцати лет от роду, варила замечательно, переняв секреты у своей матери пропавшей из села в году 1935 - 1939 вместе с заезжим младшим политруком конвойной части. В оккупацию Кибитка спала с немцами, партизанами, полицаями, просто мужиками, короче со всеми кто носит штаны. После войны её чуть было не посадили за это по навету её соседки, муж которой частенько захаживал на огонёк, но всё обошлось благодаря уполномоченному НКВД по Виннице товарищу Загоруйко, довольно часто наезжавшему в село, где он был замечен неоднократно входящим и выходящим через два-три часа из лядащего домика на окраине. Уполномоченный плевался стоя на крыльце и бормотал громко:
– Бля, вот это да-а, бля, ух бля буду!
Но в следующий свой приезд как заворожённый тащился к Кибитке, проклиная всё на свете. Местные мужики всех возрастов, только что в очередь не выстраивались, тёмными украинскими ночами. Впрочем, никто её не обижал. Мужики и стеснялись и отказаться не могли, Кибитка была безотказна и приветлива, подход знала к каждому, потому и любили.
Последние два года, последовавшие за восьмидесятым годом её рождения, она отошла от дел, и взяла к себе бездомного и одноногого старика, и стала считать его своим мужем, да заботиться о нём как о самом близком на свете человеке.
И то сказать, ровесники её, да и помоложе кто, померли по большей части, а остальные еле ноги волочили. Она же до сих пор ездила в магазин на своём довоенном скрипучем велосипеде, производства Киевского завода имени товарища Сталина с развевающейся сзади юбкой, вызывая в памяти стариков героические образы прошлого. Бабы тоже давно помирились с ней, и не обзывали как раньше, да и не уводила она ни одного Грицька из дома. Судачили конечно, но с возрастом в разговорах кумушек всё больше проскальзывала зависть. Лихую жизнь прожила бабка Кибитка, а главное работала от зари до зари, никого ничем не попрекая. Сегодняшним холодным, но ясным и солнечным утром она запрягла лошадь, перетащила своего сожителя в телегу, и повезла в районную больницу что на въезде в Винницу. Добро бы был он на двух ногах, а на одной куда же? Поэтому Адам пребывал в состоянии философской задумчивости, спросив только взять с собой в дорогу самогона, на волчьей ягоде настоянного. Вот таким образом, и прикладываясь по очереди к бутылке, они достигли рощи на западной оконечности аэродрома.
Рельсовый путь закончился, дорога потянулась вверх и окружающее стало смутно напоминать эскарп - подземное убежище для самолётов. С металлическими балками-запорами в дальнем конце, ящиками с инструментом и запчастями вдоль стен, металлическими столами технического состава. Не глуша "Тигр" я выбрался из него, подошёл к пульту и стал тыкать во все кнопки подряд, стараясь найти ту единственную, что должна открыть путь наверх.
Внезапно над головой раздался вой сирены, я взглянул вверх, там висели часы показывавшие без пяти минут семь. Сейчас секундная стрелка бежала, отсчитывая последние минуты...
Нажимая на большую красную кнопку я заметил движение, как будто ворота хотели открыться вверх, но были чем-то придавлены. Я нажал очередной раз и увидел появившийся зазор, примерно один сантиметр шириной. До танка я бежал сломя голову. Конечно, за столько лет сверху наросли кусты и деревья, они и не пускают. Я намеревался выдавить к чёртовой матери всю растительность вместе с воротами своими пятистами лошадинными силами, хотя больше я полагался на массу "Тигра" - ровно пятьдесят четыре тонны. У моего Венского "Феррари" была точно такая же мощность двигателя, а вес дохлый, только полторы тонны. Так что ни вспахать, ни посеять. Разве что "Фордик -Фиесту" придавить. Приятно вспомнить. Франц говорил что из компании счёт на триста тысяч долларов пришёл.
Вот бы кто обрадовался со мной на "Тигре" поездить, и Стёпу, и Игоря ...
Удар был страшный. Мне показалось что башня танка собирается улететь вместе со мной, ворота эскарпа поднялись на метр и застыли. "Тигр" скрёб своими гусеницами бетон и не двигался. Взрыв раздавшийся позади был настолько сильным, что ворота поднялись полностью в воздух, выпуская нас из заточения.
Мы были на лесной дороге! Ворота упали вниз синхронно с исчезновением холма. Вход перестал существовать!
Для Кибитки и её сожителя, танк появившийся на дороге в дыму и пламени, как будто упал с неба.
– Езус Мария!-перекрестилась бабка Ядвига, когда старая лошадка шарахнулась в сторону, но удержанная оглоблями мирно встала, кося недоверчивым глазом на "Тигр".
Я выбрался из люка водителя полуоглохший и голодный как собака.
– Надо завязывать с такой жизнью, хватит с меня. Вон и Араб с Али говорят: Не спеши, Жека! Прибор работает? Да! Теперь занимаюсь личными делами, и не буду отвлекаться на всякую ерунду. Сначала надо поесть.
Поднял голову и увидел четыре человеческих глаза с изумлением глядящих на меня. Потом один из них - старичок с деревянной ногой, слез с телеги и запел:
– Дойчланд, Дойчланд юбер аллес! (Германия превыше всего!)
– Эй, эй, остановись! Он что, сумасшедший?- спросил я старуху.
– Не извольте беспокоиться господин офицер, свой полицай это, только радикулит его одолел проклятый. А може вы голодный?
