Миштофт - Везде светит солнце. Дилогия (СИ)
Этим вечером навеселившиеся горожане расселись вдоль городской пристани и радостным улюлюканьем встретили, поднявшегося на небольшое возвышение, столичного сочинителя. Бренлен сел на стул и начал играть, не глядя на струны, а уносясь взором вверх, в небо, в объятия Алель. Иногда он возвращался на землю и тогда, как всегда, его проницательный взгляд замечал одного слушателя, выражение лица которого отражало невыносимые переживания, что-то угнетало душу этого бледнолицего юношу, но он находил в себе силы улыбаться сочинителю именно в тот момент, когда Бренлену это было необходимо, как воздух. Эта единственная улыбка спасала его каждый вечер и, не проронив незнакомцу ни единого слова, он уже считал его своим другом и верил, что бледнолицый слушатель не будет противиться их дружбе, которая могла помочь им справиться с отчаянием. Вот прозвучала последняя мелодия и горожане закричали, вскакивая со своих мест:
-Еще, еще...Фоло, Бренлен, фоло!- что означало тоже самое, что "браво".
Но Бренлену поскорее хотелось подойти к юноше, который, ко всему прочему, не был похож на сына рыболова, что вызывало любопытство в сочинителе. Он поклонился публике и сошёл вниз, остановившись напротив печального юноши. Чтобы не дать горожанам обступить себя со всех сторон, Бренлен и незнакомец быстрым шагом направились по улочке, выбранной наугад и были рады не слышать шагов за спиной.
-Моё имя - Даид.
-А меня ты знаешь как зовут.
-Да, твоя музыка достойна столичных залов. Я никогда не был в Геране, но уверен, что там тебя ждёт оглушительная слава.
И Бренлен и Даид не хотели расспрашивать друг друга и прошлом, события в котором привели их в этот город, но сочинитель, видя висящую шпагу на поясе нового друга, что разрешалось только знати, не смог удержаться и спросил:
-Это отцовский подарок?
-Нет, эта шпага моего прадеда. Я не богат, но ношу ее, потому что она - единственное, что осталось от нашего рода...Мне часто хочется забыть, что я принадлежу к нему, но невозможно убежать от прошлого, которое струится в крови...Поговорим лучше о музыке. Я тоже пробую сочинять и хотел бы сыграть тебе пару своих сочинений, если ты не против.
Конечно отказаться от такого предложения Бренлен не хотел, потому что его интерес к Даиду возрастал с каждой секундой. Юноша хранил в себе какую-то тайну и это должно было отразиться в его музыке, которая уже заранее нравилась Бренлену, хотя он не услышал даже первого аккорда. Подходя к домику Даида, который, как и остальные строения в Кальте, имел прямоугольную форму с плоской крышей и был погружён в маленький дворик с фруктовыми деревьями,- Бренлен заметил птичку. Она сидела на крыше и явно ожидала возвращения хозяина. Узнать посыльную птицу было легко: хозяева окрашивали их перья на хвосте в красный цвет. Но у этой птицы такого отличительного знака не было, хотя всё равно Бренлен принял её за посыльную, иначе и быть не могло, потому что на её брюшке кто-то прикрепил сумочку и уж конечно не пустую. Это могло означать только одно - переписка велась в строгой секретности или птица жила не в доме посыльной лавки, а у богача и с ней он отправлял только свою почту. Даид тоже заметил пернатую гостью и, не опускаясь до лжи, объяснил Бренлену:
-Я веду переписку, о которой не стоит говорить. Сейчас мы выпьем по чашке хориса и тогда я немного помучаю тебя своей музыкой.
-Есть много того, что я не смогу рассказать тебе, так что наше знакомство можно продолжить и без неприятных откровений,- произнёс Бренлен, но чувствовал, что начинает раздваиваться: с одной стороны он рад был новому знакомству, а с другой - подозревал Даида в чем-то, еще не осознав в чём именно.
Но после чашки ароматного хориса Бренлен отбросил все подозрения и приготовился слушать Даида. Он не разочаровался в нём.Музыка юноши проникала всё глубже в сознание с каждым новым звуком, с изменением интонации игры, тревожа сердце и душу. Даид играл, создавая жизнь звуков вокруг, и так чувственно, что Бренлен даже стыдился сравнивать себя с ним, потому что видел перед собой талантливейшего сочинителя и исполнителя всех времен. Он думал о Алель и жалел, что не может так же сильно рассказать звуками о своих чувствах к ней. Бренлен ощущал себя теперь полным слабаком, но не завидовал Даида, а искренне восхищался им.
-Что скажешь? Не жалей меня, говори правду,- сказал потом Даид, положив лелту в сторону.
-Мне следует поучиться у тебя,- ответил Бренлен.- Не хочешь со мной играть по вечерам? Горожане вознесут твою музыку до небес.
Наверное, Даид не ожидал такого возвышенного отзыва о своём сочинении, поэтому несколько минут удивлённо смотрел на Бренлена, не в силах поверить собственным ушам. А потом он впервые улыбнулся и его улыбка снова согрела сочинителя.
-Я согласен, будем играть вместе и сочинять вместе,- сказал Даид с воодушевлением.
-Я только испорчу твой замысел,- сомневался Бренлен.
-Нет, вместе мы создадим прекрасную музыку.
Почти параллельно Кальту в это самое время, проплывая между островом Благодетели и северным берегом материка Селии, три корабля базанов качались на голубых волнах Весёлого океана. Незамысловатые снасти трещали, палуба скрипела, нос кораблей то наполовину погружался в воду, то выныривал и снова обрушивался на волны, но тяжёлой качки не ощущалось. На свадьбе принцессы Анари и принца Алила, о гибели которых уже знали на корабле, присутствовали пять базанов- мужчин и столько же женщин, оставив на своей земле уважаемого всеми правителя Кага, за жизнь которого опасались и не желали рисковать ради свадьбы дочери короля Селии. Эти десять базанов, поразивших полуголым видом придворную знать, плыли на втором корабле, охраняемые двумя другими кораблями спереди и сзади, потому что это были дети Кага. Каждый из них занимался своим делом, не стесняясь присутствия на палубе трёх пассажиров- людей. Базаны были немногословным народом и их язык заметно отличался от всех наречий, существующих в Селии. К их странному говору не сразу привык даже сам Гелий, знавший все языки мира, потому что базаны во всех словах меняли местами гласные буквы, от чего слова теряли свою смысловую прелесть и становились безликими, непонятными, трудными. Простая фраза:"Мне хорошо",- у базанов звучала так:" Мен хорошо".Поэтому ,наверное, пассажиры помалкивали и не пытались вести беседу с базанами. Эта троица уже внешне была любопытна. Девушка устало смотрела на атлетические фигуры базанов- мужчин, которые успели ей поднадоесть за время многодневного плавания, как надоело ей находиться и на этом корабле, и отгонять от себя чувство вины, и сожалеть, что не удалось быстро разбогатеть. Вторым пассажиром был угрюмый бородатый старик, который каждый раз презрительно морщился, когда мимо него проходила женщина-базан. А третьим в этой компании был пагал. Пагалами называли людей-хамелеонов. Их кожа была розового цвета и с головы до ног редкие чёрные волоски рябили ее, перешагивая через жёлтые . Жёлтого цвета у пагалов были и брови, а лицо ничем не отличалось от человеческого, кроме цвета кожи. На фоне базанов, пагал выглядел стройным и гибким, но никак не сильным. Его наивный доверчивый взор не смог бы оттолкнуть от себя, и все пагалы отличались этой детской чертой, которой часто пользовались подлецы. Они принимали за правду каждое слово, и потом их невозможно было переубедить в заблуждении, они продолжали служить верой и правдой злу и не сомневались ни в чём. Выследить по запаху любое существо для пагалов не составляло большого труда и запомнить что угодно им было легко, но это помогало в жизни другим - их хозяевам, но не им. Итак, пассажирами корабля базанов были Рита, Бабий и пагал Кори и им давно надоело плыть неизвестно куда. В который раз Бабий - этот вечный женоненавистник,- проклинал тот день, когда он решил спасти, убегающую от банды Бурака, девушку. А пагал был рад, что на его пути появилась прекрасная незнакомка со стариком, которым он смог помочь и теперь считал своим долгом охранять их всегда, ведь, хотя пагалы не обладали силой, их ловкое обращение с ножом компенсировало этот недостаток. А произошло всё по вине Риты.
