Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
Рыцарь приподнял ее подбородок, поцеловал. Прошептал:
— А я еще не показал тебе спальню.
— Это… серьезное упущение.
— Исправлюсь. Немедленно.
На следующий день он объявил Хлодию, что намерен вернутся в город. Надолго. Замок выстроил, гарнизон набрал, крестьяне оброк платят исправно, да и барщину отрабатывают на совесть. Все идет своим чередом, главное людей не распускать. Солдат все равно Бертовин муштрует, и лезть к нему с советами — только мешать. Словом, делать здесь больше нечего, а случится что, все знают, где искать. Да, оруженосец в замке останется: в городе полный доспех без надобности, а с тем, что нужно, рыцарь управится и сам.
Хлодий изменился в лице и начал заикаться. Он, конечно, помнил: скоро ему придется править землей самому. Но чтобы настолько скоро… Рамон рассмеялся, и велел, если что, спрашивать совета у отца. Отец появился тут же, легок на помине.
— На бабу променял, значит. — Усмехнулся Бертовин. — Хорошо. А то я уж начал подозревать что решил в монахи податься.
— Не дождешься.
— Когда думаешь вернуться?
— Не знаю. Два месяца осталось.
— Помню. — Помрачнел Бертовин. — И думал, что пошлешь дела к бесам куда раньше.
— Чтоб потом на том свете икалось, когда поминать будете?
— Ишь ты… Все продумал.
— А как же. — Отсмеявшись, Рамон спросил: — Точно справитесь?
— В первый раз, что ли? — Воин поднялся, обнял воспитанника. — Ступай, давай. Девочка, поди, заждалась.
Рамон не думал, что все окажется так просто. Одно дело знать о том, что девушка в этой стране не отдает отчета никому, другое — просыпаться вместе и понимать, что не нужно таиться, и объясняться тоже не нужно. Амикам вернулся в свой черед, но ничего не изменилось. Разве что оставаться на ночь в доме Лии Рамон перестал, предпочитая уводить девушку к себе. Глупость, на самом деле, конечно отец знал, с кем проводит время дочь, да и встречал по-прежнему, как родного. Но в доме, где кроме них двоих не было никого (прислуга не в счет), казалось куда спокойней.
Он по-прежнему не считал дни. Но время перестало нестись вскачь, и оказалось, что впереди еще очень много этих дней, наполненных теплом и тем, что даже наедине с собой Рамон не решался назвать любовью. О проклятии он не сказал. Незачем расстраивать девочку раньше времени, успеет еще горя хлебнуть. Нечестно, наверное, было вообще сходиться с ней зная, чем все кончится, но сделанного не воротишь. Да, по правде говоря, он и не хотел возвращать.
Рамон и вправду не считал дни, но увидев в корзине цветочницы белоснежные звездочки ветреницы, споткнулся, отчетливо осознав, что весна станет последней, а лета может не быть вообще. Лия подхватила под локоть, словно могла удержать, если бы он действительно падал. Смешная…
— Что с тобой?
— Камень не заметил, раззява. — Натянуто улыбнулся Рамон. Купил букетик, помог девушке приколоть к платью.
Лия чмокнула в щеку:
— Красиво…
Он улыбнулся уже по-настоящему, взъерошил ей волосы:
— На тебе все красиво.
И в самом деле. А вообще — он же до их пор не дарил ей ничего… сласти и букеты не в счет. Ничего такого, что осталось бы потом, когда все кончится. Дома девушка не могла принять от мужчины ничего, кроме цветов и серенад, не потеряв репутации, но здесь-то все по другому. Подумав с миг, рыцарь предложил:
— Хочешь, бусы куплю?
Теперь споткнулась она, а Рамон запоздало вспомнил, что здесь мужчина дарит бусы девушке, на которой пока не может жениться — не родила. И если она примет подарок, значит, не обещается никому другому. Дурак, ой, дурак…
— Ты серьезно?
Господи, она же прямо светится вся. Что же он наделал… Зачем обещать девочке то, чего никогда не будет? И что теперь, сказать, прости, ошибся, не имел в виду ничего такого?
— Совершенно серьезно.
— Хочу… — прошептала она.
И улыбнулась — так, что у Рамона перехватило дыхание.
Она выбрала бусы из темно-зеленого, с разводами, муррина. И застегивая на шее девушки крошечный замочек, Рамон понял, что ничего ей не скажет. Ничегошеньки. Пусть будет счастлива, пока есть время. И потом, когда забудет, ведь забудет же когда-нибудь… тоже пусть будет счастлива.
Путь домой шел через площадь, где казнили преступников, и площадь эту Рамон предусмотрительно обошел стороной. Слишком много людей бродило по окрестным улицам — не иначе в ожидании зрелища. Самому рыцарю и преступники и казни были безразличны, но рассказанное когда-то Амикамом — мол, дочь, однажды сходила на площадь, потом прорыдала чуть ли не весь вечер — рыцарь помнил. Странно, что ее настолько задевают подобные вещи, но если так, то и расстраивать девочку лишний раз незачем.
Открывавший дверь слуга едва ли не прыгал от нетерпения.
— Господин, позволь отлучиться на часик. На площади ведьму жгут.
— Иди. — Буркнул Рамон. Нашел на что смотреть. Впрочем, чернь — она и есть чернь. Чем страшнее зрелище, тем интересней. Дети, жестокие дети, и всегда такими останутся. Повели тогда Хлодий разбойников лошадьми разорвать, мужики бы до сих пор парня на руках носили. Хотя, может, и к лучшему, что до такого не додумался. Надо бы в замок съездить, поглядеть, как дела идут. Может, и с Лией, ей, помнится, там понравилось.
Он закрыл дверь в комнату, обернулся к девушке. Испугался: бледная, глазищи огромные, вот-вот заплачет.
— Что случилось?
— Ты же слышал… ведьму жгут. Опять…
— И что с того? — Изумился рыцарь. — Туда и дорога, нашла из-за чего переживать.
Шагнул ближе, раскрывая объятья. Дурочка маленькая, расстроилась из-за такой ерунды.
Она попятилась.
— Погоди… Ты серьезно? Туда и дорога?
— Ну да. Ведьма, любая ведьма — это зло, природа у них такая. Загубит кого-нибудь непременно, не сразу, так когда в силу войдет.
— Вот как… А давай всех мужчин казним? Как насильников? Природа у них такая, кого-нибудь непременно, не сразу, так… — она судорожно вздохнула, как всхлипнула.
— Не смешно.
— Мне тоже.
Да что с ней? Какое девочке дело до ведьм, пропади они пропадом! Рамон придвинулся ближе, навис сверху:
— Ты хоть понимаешь, кого пытаешься защищать? Они — само зло!
— Неправда!
— А ты знаешь, каково хоронить братьев одного за другим? И знать, что… — рыцарь осекся. Отвернулся, уставился в окно на оживающий после весны сад. Чуть не сорвался, нельзя так. Как бы он ни ненавидел это племя, срываться нельзя. Иначе придется рассказывать все до конца. И будет девочка жалеть не несчастных ведьм, а его. Только этого не хватало.
— Знать — что?
— Ничего.
— И все-таки?
