Ольга Силаева - Драконье лето
Он вздрагивал на земле, зажимая здоровой рукой другое плечо. По белым губам текла кровь.
Я не помнила, как оказалась рядом. Через несколько секунд он приподнял голову. Еще через минуту с трудом поднялся.
— Каждое утро эта погань… Все. Кажется, все.
Я отступила на шаг.
— Вы… в-вы мне поверили?
— Я хочу тебе верить, Лин. Потому что, — он поморщился от боли, — если маги возьмут верх, с Квентином случится то же самое, и хуже всех будет не ему. Тебе.
…Эйлин, крутящая в пальцах золотую цепочку…
— Никто не возьмет верх, — твердо сказала я. — Вам, извините, я бы тоже судьбы мира не доверила. Помните, что с нянюшкой сталось? А с теми двумя, что потащились за Квентином в Херру?
— Да, действительно, надо с этим что-то делать, — Эрик собрал с травы пустые тарелки. Провел по ним рукой — и засохшая было гречка отвалилась и упала в траву. — Ездим туда-сюда, любим кого попало… Ты молоко будешь?
— Нет. — Я подхватила пледы, кувшин и котелок с остатками каши. — Едем.
Вверху, в предрассветных сумерках, таяла Дорога Домой. Словно летающий коридор пролетел…
Я невольно улыбнулась. Интересно, мы увидим Анри еще раз?
Должны. Только бы не на поле боя.
Экипаж мерно покачивался, изредка подпрыгивая на кочках. Мы с мэтром сидели на козлах; изнутри не доносилось ни звука.
Здесь трава была покрыта инеем, не росой. Я торопливо укрыла ноги пледом. Еще простыть не хватало! Впрочем, если напустить простуду на драконов и магов, будет самое то: ни огня, ни битв, ни сожженных деревень. Может, попробовать? Или напоить их медом, сладким соком, горячим вином, чтобы при каждом шаге в животе булькало?
Нет. Тело сжигает воду вмиг, да и кровь, та же вода, сухому огню не мешает. Ничего ты, Лин, не поделаешь. Будешь виновато сидеть в сторонке, покусывая губы, да надеяться, что Квентин с мэтром разольются соловьями и уговорят Вельера поостыть.
— Мерзнешь?
Мэтр вопросительно поднял бровь.
— Немного. Драконье лето закончилось, да?
Мы ехали сквозь аллею огненно-алых кленов. Было тихо-тихо, только в глубине рощи, за деревьями, слышалось карканье: там копошились в сухих листьях маленькие воронята.
— Интересно, почему клены желтеют, а потом краснеют, и так ярко?
— На миру и смерть красна, — с иронией ответил мэтр.
— Вот так всегда, — вздохнула я, — нужно умереть, чтобы признали твою красоту.
Вороненок уселся на крышу экипажа, пронзительно глядя на нас.
— Драконье лето — обещание, — нарушил молчание мэтр. — Время перемен, когда мир на грани. Да, наступает зима, но, кажется, подтолкни мир в одну сторону — и вернется лето.
— И вы…
— Мы надеемся, Лин. И мир — небо, огонь, клены, птицы — каждый год верит и надеется тоже.
Вороненок неожиданно каркнул и вспорхнул, задев крылом ветку. Мне на колени приземлился золотой, как маленькая корона, лист клена.
— А красиво умирать совсем не хочется, — добавил мэтр. — Обидно будет не увидеть весны. Впрочем, обидно-то как раз не будет…
— А Первый? Душа ведь останется…
Мэтр повернул голову.
— Человек, который бережет свою душу, станет резать мир по живому, чтобы перекроить всех по своему образу и подобию? Ты в это веришь?
— Он выбирал для мира лучший путь. Разве это не то же самое, что делаете вы?
Эрик Рист перевел взгляд на экипаж, потом на меня. Поднял брови:
— И ты довольна путем, который он выбрал?
— Я…
— Неважно, — он вздохнул. — Прости меня. Отдохни; я в состоянии последить за лошадьми час или два.
Это прозвучало как приказ. Я пожала плечами, отвернулась и натянула плед до подбородка. Ну и посплю, подумаешь. Верь в Первого, не верь, ответ все равно один: угораздило — значит, угораздило. Нам здесь жить.
Я засыпала. И, закрывая глаза, вспомнила Галавер и библиотеку, что видела столько историй…
…Пальцы скользят по шершавой странице. Звездный свет льется сквозь узкое окошко, как молоко.
«Понимаешь?» — спрашивают ее губы.
«Легче легкого», — он улыбается в ответ.
Он будет ждать ее в запыленной библиотеке и завтра.
Вот только она не придет.
…С потолка обрушивается вода, чудом не задев хрупкие шкафы. Течет по волосам, льется с одежды, капает с кончика носа.
Рапира сама вылетает из ножен. Маги еще далеко, он успеет уйти. Ему не начертить огнем вензель, но дверь подчинится его руке…
А на пороге такой же мальчишка. Невысокий, сутулый, с кривой улыбкой на потресканных губах. И рапира, метнувшаяся к груди быстрее ветра, и высокий маг в тенях коридора, и тонкие огненные плети, опутавшие руки, шею, грудь…
…Вопросы, один за другим, и все усиливается жжение в левой руке, но огонь сушит волосы, кожу, плащ, пламя возвращается, и бессильная ярость наконец сменяется яростной радостью полета; окна — не преграда тому, кто родился в этом замке…
…Но каждый взмах крыльев приносит боль, медленно, тягуче сжимается петля на крыле, и он не летит — падает в мягкий, душистый вереск…
Я проснулась с криком. Пепел побери, не жизнь, а сплошная драма!
— У тебя уникальное умение просыпаться в нужную минуту, — не глядя на меня, сказал мэтр. Его рука, иссеченная вожжами, зависла в неестественной позе. — Помоги.
— Конечно, — я перехватила вожжи. Руки затекли и слушались плохо.
Вокруг стелился сухой золотистый вереск. Слева тянулись каменные дома, справа уходил к скалистому обрыву заброшенный амфитеатр. Ветер трепал обрывки цветных лент, и казалось, что они машут вслед экипажу, будто прощаясь.
— Где мы?
— Еще немного. — Мэтр с видимым наслаждением откинул со лба слипшиеся волосы. — Что ты видела? Обычный сон?
Он смотрел на меня как-то странно.
— Да. То есть кошмар. То есть… сначала не очень кошмар, а потом как-то уж совсем нехорошо. — Я смешалась. — Простите.
— Ты меня прости. Тебе здесь не очень понравится, Лин. Скорее всего…
Он не договорил. За спиной зашипело, раздался треск, и экипаж толкнуло вперед так, словно седоки вдруг потеряли вес. Я резко натянула вожжи и обернулась.
Экипаж разрезало пополам, словно фанерную коробку. По краям тлела обшивка, мешки с поклажей вывалились на дорогу. Задние колеса вращались в воздухе, как беспомощные черепашьи лапы.
Я приоткрыла рот, собираясь позвать Квентина, но не успела. До передней части экипажа наконец дошло, что двуколка из нее выйдет неважная, и, помедлив еще секунду, она грохнулась в пыль.
Заржали лошади, и перед моими глазами как-то вдруг открылось небо: рваные позолоченные облака и осеннее солнце, бледное, как вареный желток. Пепел, как же есть хочется…
