Алёна Харитонова - Охота на ведьму
Люция торопилась. Она боялась, что из чащи в любой момент вынырнут волки. Лесную колдунью, конечно, не тронет ни один хищник, даже самый свирепый, но так это ведь лесную колдунью, а не её спутников. Потому-то ведьма старалась идти настолько быстро, насколько это вообще было возможно. Время от времени живое воображение, нет-нет, да играло с девушкой злую шутку — ей всё мерещились светящиеся жёлтым огнём глаза. Пару раз даже показалось, будто в сиреневом полумраке, пригибаясь к снегу и скользя носом по сугробам, крадутся поджарые хищники. Тогда ведьма гортанно выкрикивала несколько отвращающих заклинательных слов, которые обычно отпугивали дикое зверьё.
Колдунка пыхтела и отдувалась, но волокла Тороя вперёд, оставляя на снегу причудливые следы. Грустные лошадки брели рядом. Мальчишка лежал на широкой спине смирной кобылки, доверчиво прижимаясь щекой к тёплой шее животного.
Никогда в жизни Люции не было так тяжело. Она брела, увязая в сугробах, пыталась сморгнуть слёзы отчаяния и тихо всхлипывала. Через каждые тридцать шагов ведьма останавливалась, чтобы перевести дух и оглянуться на Тороя — жив ли? Маг был бледен, голова моталась из стороны в сторону.
Время от времени девчонка косилась на бредущих рядом лошадей и умирала от досады — у неё было два коня и всё же приходилось самой тащить бесчувственное тело, упираясь изо всех сил. Колдунке казалось, что каждый новый шаг станет последним — вот-вот, ещё немного и она умрёт от усталости прямо в сугробе. Слёзы упрямства и злости катились из глаз, смешивались с потом, капали с подбородка и, словно переливчатый бисер, падали в снег.
Люция знала — она не упадёт и не умрёт. Она дойдёт до сторожки, во что бы то ни стало — добредёт, доковыляет, доползёт, дотащится!
* * *Когда домушка и впрямь вынырнула из сумерек, остатки сил разом покинули девушку. Колдунья рухнула в сугроб и зарыдала от облегчения, сминая руками снег. Дошла! Дошла!!! Теперь осталось самое малое — протащиться последние три десятка шагов. Но как раз на это-то сил и не осталось. Сторожка — низенький приземистый домик — казалась чем-то недостижимым, невероятным.
Кое-как ведьма поднялась на ноги, ухватилась за углы плаща и бросила измученное усталостью тело в последний отчаянный переход. Люция тащилась до крыльца едва ли не четверть часа. Про себя девушка уже решила, что сторожка будет заперта и придётся разбивать маленькое оконце да пытаться протиснуться внутрь утомительным способом, но… Видимо, иногда случаются чудеса. Дверь оказалась открыта. Причём открыта настолько, что внутрь сторожки уже намело достаточно снега.
Колдунья щёлкнула над головой окоченевшими израненными пальцами, и болотный огонёк послушно просиял, окрасив всё вокруг изумрудом. С переливающимся огоньком над головой ведьма шмыгнула внутрь тёмного домика.
Внутри сторожка оказалась вполне обжитой. Очаг, конечно, зиял чернотой и холодом, но в остальном… Впрочем, Люции было уже всё равно. Распахнув дверь настежь, девушка кое-как втащила в дом Илана, а затем и мага, злобно ругаясь сквозь стиснутые зубы. И уж точно, даже поскитавшийся по свету Торой, наверняка, не знал половины забористых ругательств, которыми сыпала его юная спутница.
* * *Маг очнулся, когда кто-то заботливо приподнял его голову и поднёс к губам ложку с горячим травяным отваром. Волшебник кое-как разлепил веки и увидел над собой сосредоточенное осунувшееся лицо Люции. Девушка осторожно влила ему в рот снадобье. Торой сделал несколько глотков, после чего глаза против воли снова начали слипаться. Сквозь дурманное забытьё маг покорно пил всё, чем его потчевала ведьма. Травяные отвары были терпкими и горькими, но от них становилось легче — отступала боль, а тело сковывала дремотная истома.
Торой ещё заметил, что откуда-то тянуло даже не теплом — настоящим жаром яростно пылающего очага и слышался треск поленьев. Волшебник хотел было спросить, как он и его спутница оказались под защитой четырёх стен, но, разумеется, не смог.
Вообще, прошли уже сутки с той поры, как Люция притащила мага в сторожку. После изнурительного путешествия, ведьма, скрепя сердце, даже отважилась раздеть волшебника. Конечно, прежде чем решиться на эдакий смелый поступок, девчонка некоторое время расхаживала по сторожке кругами, собираясь с духом. Как ни крути, а дело предстояло ответственное. С одной стороны, подумаешь, ерунда какая — раздеть человека. Вот только, человека — одно дело, а совсем другое — пускай обессилевшего и полумёртвого, но всё-таки мага… Ну как не разберётся со сна, примет за тать или воровку какую, да развеет в прах? Так, на всякий случай, чтобы помирать не мешала. Мало ли чего ему в бреду примерещится?
Девчонка стояла над волшебником и напряжённо морщила лоб, раздумывая, следует ли так рисковать собой. Решающим же аргументом в пользу раздевания мага стал сам маг. Вид его был настолько жалок, что ведьма поневоле уверилась — в этаком состоянии Торой не то что развеять её, а и просто оттолкнуть не сможет. Вон, свернулся калачиком, скрючился себе и еле дышит, облепленный мокрой одёжей.
Кое-как Люция всё-таки подступилась к бесчувственному телу, подбадривая себя тем, что оставлять волшебника в подобном непотребном виде попросту нельзя. Болотный огонёк со свойственным ему любопытством спустился с потолка и замаячил над головой хозяйки, мешаясь и сопереживая. Ведьма зло зашипела и отмахнулась от светляка, словно от назойливой мухи:
— А ну пошёл прочь! Разбудишь ещё!
Огонёк отпрянул и гневно задрожал в сторонке — надо же хозяйка предпочла ему — верному другу — какого-то подозрительного помирающего мужика! Но Люции не было дела до обиженного светляка. Вот ещё! Девчонка сосредоточенно стягивала с мага одежду, косясь в полглаза на крепкое мужское тело… А ничего — ладный волшебник ей достался.
Сама не понимая отчего, ведьма вдруг смутилась, совсем как тогда, на выезде из Мирара, когда задевала ногой стремя тороевой лошадки. Ну и, конечно, колдунка отчаянно боялась, что Торой, когда (или если) очнётся, взгреет её за учинённое самоуправство со всей яростью. «Только попробуй!», — пробормотала Люция сквозь зубы и продолжила своё бесстыдное дело. «Я тебе тут жизнь спасаю, дураку такому!» И, исполненная решимости, она рванула на себя штаны волшебника, едва не оторвав их вместе с ногами.
Но Торой не очнулся и не взгрел её, только свернулся калачиком под одеялом и, по-прежнему бледный как смерть, не открыл глаз. Одежду его ведьма кое-как развесила возле очага вместе со своей, чтобы просушить. Пока мокрое платье сохло, колдунья ходила в единственной нашедшейся в узелке вязаной тунике клотильдиного мужа. Одёжка была ей велика и спускалась едва ли не до середины голеней. Это вполне устраивало девушку, и она щеголяла так безо всякого стеснения. Всё равно единственные двое мужчин, которые могли увидеть её в столь непотребном виде, дрыхли, ни на что не обращая внимания.
