Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия
— Будет сделано. — Отозвался Ерша.
Досвет повернулся ко мне.
— А ты будешь служить у Зоряны, как и служила. Я тебя в Морисланиной смерти не виню — особенно теперь, когда узнал, чья ты дочь. Тайну свою храни, если хочешь. С Зоряной я уже переговорил, успокоил. Она о навете больше не вспомнит, слово мне дала. Только больше — никаких ржаных зерен или гаданий.
Неужто пронесло? А уж как близко-то было. Я закивала, потом, опомнившись, махнула поклон.
— Благодарствую на добром слове, король-батюшка. Как ты сказал, так и сделаю.
Досвет усмехнулся.
— Так и скажу. Дочка у меня — жертва. но тебе этого не понять.
И помни — как что почуешь, или покажется что, сразу беги ко мне. Жильцам в первой горнице скажешь — слово и дело королевское, они тебя в любой час пропустят.
Потом он повернулся к жильцу.
— Ерша, вызови Аленьшу.
— Сделаю.
У меня оборвалось дыхание. Верховная ведьма придет во дворец? А вдруг она расскажет королю обо мне и Г лерде? И выйдет у меня из огня да в полымя.
Из-за этих мыслей из королевских покоев я вышла на подгибающихся ногах. Курносый скользнул следом, сказал уже на лестнице:
— О том, что было — не болтай. Скажешь, вызывали из-за ложного навета, расспрашивали о госпоже Морислане.
Я кивнула. Шагнула было к лестнице, но Ерша поймал меня за локоть, развернул к себе:
— Помнишь, что я в прошлый раз говорил, Триша Добутовна? Мое слово твердое. Если тебя кто обидит, ты только скажи. Люди бывают злы.
— А как ты заступишься, станут ещё злее. — Я глянула ему в лицо.
Ерша сдвинул светлые брови на переносице.
— Как-то не подумал.
Мне бы смолчать, глазки скромно потупить, но я снова встряла:
— Не печалься. Я ж подсказала? А скажи-ка, господин Ерша, защищать меня тоже по королевскому указу будешь? Или сам решился?
Он глянул мрачно, выдохнул мне в лицо:
— Это — сам. А что до прочего. Я пес королевский, госпожа Триша. На кого укажут, за тем и слежу. А коли прикажут, то и горло порву. Сама понимать должна, королевишна — последняя наследница Положья, после смерти братьев к ней услужниц брать боялись. Вот вас первых взяли, на пробу. Да и то потому, что вы Морислане Ирдраар — кровная родня. Она, хоть и норвинка, но королевской семье была верна.
Он не просил у меня прощения за обман. Глядел прямо, словно ждал извинений от меня.
А вот выкуси, сердито подумала я. И спросила о другом:
— Раз она наша наследница, что ж её только цорсельскому учат? Все про иноземщину рассказывают — как там в Цорселе говорят да как за стол садятся.
Ерша прищурился, улыбнулся одним краем рта.
— Ишь ты, любопытная. Не твое это дело, Триша Добутовна.
Не мое так не мое. Мне с утра и так разговоров хватило. Одно осталось.
— Ты вот что, господин Ерша. Зови меня Триша Ирдраар. Не хочу, чтобы о матушке болтали всякое. Лады?
— Лады, госпожа Ирдраар. — Жилец отступил назад, поклонился. Низко.
Пришлось в ответ тоже махнуть поклон. По лестнице уже гремели чьи-то шаги. И я заспешила наверх.
Глава шестнадцатая. По куску от каждой тайны
Пока меня не было, Арания припрятала бельчи. Едва я вошла, кинулась ко мне:
— Ох, Тришка! Только что прислужница от великой принцесс приходила, сказала завтра к ней явится. Обеим и с утра, как обычно. Простила нас великий принцесс, радость-то какая. И обвинения с тебя сняла. А что было у короля?
— Спрашивали. — Я пожала плечами. — О матушке твоей, не ошиблась ли я, когда траву определяла. Потом идти велели, королевишне услужать как прежде.
Арания надулась.
— Как прежде уже не получиться. Как теперь великой принцесс понравиться, если она из дворца нас едва не выгнала? А тебя и вовсе на Правежную площадь отослать хотела.
— Не думай об этом. — Утешила я. — Король-батюшка обещал тебе жениха? Вот и жди. Его слово твердое. Помучаешься во дворце, а потом замуж выйдешь.
Арания завздыхала.
— Ну да, ну да. Одна надежда на королевское слово. Раз уж я великой принцесс не понравилась.
До вечера я шила, даже почитала книжицу с цорсельскими словами по настоянию Арании. Потом пожаловалась сестре, что употела за день. Та сразу же засобиралась в баню. Сама она помылась быстро, меня ждать не захотела. Тем более что я решила остаться и простирнуть платья — её и свое. Уходя, прощебетала:
— Тришка, ты там глянь — я днем пятно на подол посадила. Ты уж потри, не забудь!
И убежала радостная.
Я полоскалась до ночи. Отстирала платья, помучилась, выводя пятно с платья Арании кипятком и золой, потом снова ополоснулась. Жильцовские женки заходили, мылись и уходили. При виде меня все начинали переглядываться, хихикать и перешептываться. Раза два в том шепоте мне послышалось имя Ерши.
А Глерда, которую я дожидалась, так и не пришла.
Арания оказалась права — услужать королевишне как раньше не вышло. Великий принцесс больше с нами не разговаривала. Обходилась одними кивками — да ещё тыкала рукой в сторону двери, если хотела пить. Арания глаз с неё не спускала, чтобы тычок не пропустить.
Зато дан Рейсор лютовал пуще прежнего. Теперь от него доставалось и Арании. На уроках он, как и раньше, долдонил про «феликий осоп император», потом принимался спрашивать — но только нас, Зоряну не трогал.
Королевишна, пока он кричал, смотрела злорадно, даже улыбалась иногда.
С даном Шуйденом было полегче. Время от времени по его требованию я говорила несколько слов на ломаном цорсельском. Он кивал, поглядывал благосклонно, но хвалить не хвалил — губа у Зоряны во время его уроков все время была отвешена, а лицо оставалось кислым. Арания слов знала меньше моего, однако и на неё дан Шуйден смотрел без злости. В отличие от дана Рейсора.
На уроках истории я заслушивалась — до того ладно рассказывал дан Вергель про историю Цорселя. Вот ведь хитрая штука — как послушаешь, так вся история у них состояла из побед и разных императоров. А если вдуматься, то выходит, что из войн и смертей. Я уж дождаться не могла, когда мы дойдем до захвата Норвинии — уж больно любопытно было, как он его опишет.
Мастерица по цорсельскому платью в обещанный срок так и не пришла. Однако явилась на следующий день, ближе к вечеру. Была она немногословна, на все вопросы Арании отвечала одинаково — да, нет и не знаю. Глаза при этом прятала, а губы держала крепко сжатыми, ни разу не улыбнувшись.
Но работала мастерица по имени Снежка споро, как и прежде. Обрядила нас по очереди в чужеземные платья, сметанные на живую нитку, потом исколола иголками, подгоняя подол и зауживая душегрею.
Прежде я думала, что юбки на тех платьях пышные, потому что ткани на них ушло немеряно. Оказалось, все ещё хитрей. Прежде чем нарядить нас в одежки, мастерица всякий раз цепляла нам на пояс круглый, в мужскую руку толщиной, валик. Тугие душегреи с пышными рукавами, которые приходилось одевать поверх сорочиц, туго сдавливали тело. Я прощупала бока — под тканью поскрипывали железные пластины в палец шириной. Сразу вспомнились олгары, Барыс и господин Эреш, которые облачились в железные рубахи перед отъездом на границу.
