Глен Кук - Белая роза
Я покосился на своих друзей – я не нашел отзвука дружбы. Глаза их были стеклянно-холодны. Казалось, их вела чья-то исполинская рука.
– Отряд, – выкликнул Ильмо негромко. В отдалении пролетели на лодкообразных коврах двое Взятых, но приближаться не стали. Пальцы Госпожи дрогнули, но в остальном она держалась спокойно. Узнать летевших с такого расстояния было невозможно.
– Это варево помешивает не один повар, – заметил я. – Переходи к делу, Молчун. Пока что ты меня только пугаешь до усрачки.
– В империи ходит слух, – показал он, – что ты продался. Что ты привел сюда кого-то очень важного, чтобы убить Душечку. Может, даже одного из новых Взятых.
Я не сумел удержаться от ухмылки. Тот, кто распространял слухи, не осмелился сказать всю правду.
Моя ухмылка Молчуна убедила. Он меня знал. Поэтому, наверное, и следил за нами.
Душечка тоже расслабилась. Но не Гоблин с Одноглазым.
– Что с парнями. Молчун? Они похожи на зомби.
– Говорят, что ты их продал. Что Следопыт тебя видел. Что если…
– Что за херня?! Да кто такой этот Следопыт? Давай сюда этого здорового безмозглого сукина сына, пусть он скажет все мне в лицо!
Свет мерк, разбухший помидор солнца скатился за холмы. Скоро совсем стемнеет. По спине у меня побежали мурашки. Будет это проклятое Дерево действовать или нет?
Стоило мне подумать о Праотце-Дереве, как я ощутил его пронзительное внимание. И сгущающийся смутный гнев…
Внезапно повсюду замерцали менгиры, даже за ручьем, в густом кустарнике. Взвизгнула собака. Молчун показал что-то Ильмо, но он стоял спиной ко мне, и я не разобрал что. Ильмо потрусил на шум.
Менгиры двигались к нам стеной, загоняя… Ага! Следопыт и пес Жабодав! На физиономии Следопыта застыло тупое удивление. Дворняга все пыталась проскользнуть между менгирами. Те не пускали. Наши люди отскакивали, чтобы камни в спешке им не отдавили ноги.
Менгиры вытолкнули Следопыта и пса Жабодава на прогалину. Дворняга взвыла, отчаянно и протяжно, потом, поджав хвост, спряталась в тени Следопыта. Они стояли в десяти футах от Душечки.
– О боги, – прошептала Госпожа, так стиснув мою руку, что я едва не взвыл сам.
В спутанной шевелюре Праотца-Дерева вспыхнуло ядро бури перемен.
Огромной. Ужасной. Буйной. Буря поглотила нас, набросившись с такой яростью, что оставалось лишь терпеть. Облики плыли, менялись, текли; неизменным оставалось лишь пространство вокруг Душечки.
Следопыт взвизгнул. Пес Жабодав испустил вой, расползшийся метастазами ужаса, как раковая опухоль. Они изменялись сильнее всего, превращаясь в тех бешеных и гнусных тварей, которых я видел по пути на запад.
Госпожа крикнула что-то; буря унесла слова, но я уловил в ее голосе торжествующие нотки. Она помнила эти обличья.
Я воззрился на нее.
Она не менялась.
Невозможно. Создание, по которому я вздыхал пятнадцать лет, не может быть настоящей женщиной.
Обнажив жуткие клыки, пес Жабодав кинулся в сердце бури, пытаясь добраться до Госпожи. Он тоже узнал ее. Он собирался покончить с ней, пока она беспомощна вблизи Душечки. Следопыт ковылял за ним, такой же обалделый, как и в человеческом облике.
Хлестнула ветвь Праотца-Дерева, смахнув пса Жабодава, как человек отпихнул бы нападающего щенка. Трижды пес отважно кидался на него и трижды был сметен. На четвертый раз в морду ему ударила праматерь всех молний, отшвырнув дымящуюся тушу к самому ручью, где она с минуту лежала, подергиваясь. Потом пес с воем ухромал в пустыню.
В то же время зверь-Следопыт кинулся на Душечку. Подхватив ее на плечо, он бросился на запад. И когда зверь, бывший псом Жабодавом, выбыл из игры, все взгляды обратились на Следопыта.
Может, Праотец и не бог, но голос у него подходящий. Когда он заговорил, начали рушиться коралловые рифы. Те, кто стоял за границей прогалины, вопили, зажав уши. Нам, оказавшимся ближе, было почему-то легче.
Не знаю, что говорил этот голос. Я не то что не понимал этого языка – я не мог его узнать. Но Следопыт понял. Он отпустил Душечку, вернулся, чтобы встать в самом сердце бури, перед лицом бога, пока его терзал могучий глас и бешенство лиловых молний перемывало его уродливые кости. Он поклонился Дереву, и пал ниц, и изменился по-настоящему.
Буря унялась так же неожиданно, как и возникла. Все рухнули на землю. Даже Госпожа. Но сознания мы не потеряли. В тусклом свете заката я увидел Взятых. Они решили, что настал их час.
Отступив, они набрали скорость, пронеслись по баллистической через безмагию, и каждый выпустил четыре тридцатифутовых гарпуна для охоты на летучих китов. А я сидел на земле, держа за руку их мишень, и пускал слюни.
– Они читают будущее не хуже меня, – прошептала Госпожа – как мне показалось, с громадным усилием. – Я забыла об этом.
Тогда я не понимал, что она имеет в виду.
Восемь копий летели вниз.
Праотец-Дерево обратило на них внимание.
Ковры рассыпались под седоками.
Копья взорвались так высоко, что горящие обломки даже не долетели до земли.
Взятые, впрочем, долетели. Спикировали по крутой дуге в плотные заросли кораллов на востоке. Потом меня объяло забытье. Последнее, что я запомнил, – что пустота покинула три глаза наших колдунов.
Глава 44. Пробуждение
И были сны. Бесконечные кошмары. Когда-нибудь, если я проживу достаточно долго, если я переживу кошмар грядущий, я, может быть, запишу их, ибо в них – история бога, что есть Дерево, и твари, скованной его корнями. Нет. Наверное, нет. Достаточно описать одну жизнь, полную борьбы и ужаса. Мою собственную. Первой пошевелилась Госпожа. Потянулась и ущипнула меня. От боли встрепенулись нервы.
– Встань, – выдохнула она едва слышно. – Помоги мне. Надо перенести твою Белую Розу.
Ничего не понимаю.
– Безмагия.
Меня трясло. Я подумал, что это реакция на то, что нас сразило.
– Тварь внизу – от нашего мира. Дерево – нет.
Трясло не меня. Трясло землю. Тихой и частой дрожью. Теперь я услышал звук. Далеко-далеко внизу.
Я начал понимать.
Страх – удивительная сила. Ноги подняли меня сами. Над головой заходилось звоном Праотец-Дерево. В голосе ветряных колокольцев звучала паника.
Госпожа тоже поднялась. Мы проковыляли к Душечке, поддерживая друг яруга. Каждый неуверенный шаг разгонял медлительную кровь. Я посмотрел Душечке в глаза – она была в сознании, но парализована. Лицо ее застыло маской страха и недоверия. Мы подняли ее, держа под мышки. Госпожа начала отсчитывать шаги. Не припомню, чтобы я когда-нибудь так надрывался. И не припомню, чтобы такой подвиг я совершил благодаря только силе воли.
