Виктор Некрас - Ржавые листья
Стан хакана Кури раскинулся у самого берега Северского Донца.
Вестоноша великой княгини Ирины подъехал к столице Кури поздно вечером, когда солнце уже почти скрылось за окоёмом. Но в степи было ещё светло — вечерняя темнота в этих краях падает внезапно и стремительно — саму ставку хакана вестоноша разглядеть успел.
Многоцветная широкая россыпь шатров, обнесённая кольцом из телег. А внутри этого кольца — тын и клыками торчат вверх острые пали. Вестоноше захотелось протереть глаза — внутри тына высилось не менее десятка деревянных теремов славянской рубки. Каменные подклеты, волоковые окна, кровли, крытые степным камышом за неимением досок для лемеха. Вестоноша невольно покосился на своих спутников — двух молчаливых угрюмых печенегов, поёжился и спросил, стараясь, чтобы не выказать лишнего любопытства:
— А терема эти… кто строил?
— Холопы, — оба печенега хорошо понимали и говорили по-славянски, хоть и старались не говорить лишнего — пустая болтовня у степных воев не в чести.
Ну вестимо, холопы, кто ж ещё. Вестоноша чуть подумал, вдругорядь покосился на степняков и воздержался от нового вопроса: кто живёт в теремах летом, когда хакан кочует.
Меж шатрами и теремами то и дело мелькали всадники — улиц здесь не было и в помине. Женщины и дети не таращились на вестоношу, как на диво дивное. Подумаешь, невидаль — всадник в славянской одежде.
Внутрь тына их пустили свободно, в воротах даже стражи не было. Ну и верно, — от кого Куре здесь стеречься. К его орде хоть и прибилось много беглых воев из иных родов, особо от Радмана, а всё ж таки большинство тех, кто в его ставке живёт — его родня, хоть и не кровная.
Трое подскакали к крыльцу самого высокого терема — в славянских землях он вполне сошёл бы за боярский. Народу во дворе хватало и все суетились — хакан собирался перекочёвывать на летнюю стоянку. На ступенях крыльца расслабленно сидели двое стражей, но едва вестоноша спешился и шагнул на первую ступень, как они немедленно вскочили и скрестили копья, загородив вход.
— Куда?!
— К хакану, — коротко бросил печенег, тот, что ответил вестоноше про холопов.
— Весть важная, — насмешливо сказал по-печенежски вестоноша, стянул с пальца кольцо и бросил его стражнику. — Передай хакану, и он сразу позовёт меня к себе.
Стражник несколько мгновений разглядывал кольцо, потом отставил копьё и скрылся в сенях.
Ждать пришлось недолго — печенег споро выскочил обратно на крыльцо и распахнул дверь:
— Каган ждёт.
Хакан Куря сидел на резном деревянном кресле, явно тоже славянской работы. Вестоноша учтиво поклонился, степной владыка кивнул ему на лавку:
— Садись и говори. Или грамоту давай.
По-русски хакан говорил хорошо, почти ничего не путая, не в пример его воям.
Вестоноша чуть помедлил, разглядывая хакана. За прошедшие годы Куря сильно постарел — в редкой рыжей бороде появилась обильная проседь, вокруг зелёных глаз рассыпалась сеточка мелких морщин. Но видно было, что и сила и сноровка хакану не изменили и ныне. Хмурые косматые брови под серебряной диадемой — подарком грецкого василевса — медленно поползли вверх, диадема шевельнулась — брызнули от самоцветов посторонь солнечные зайчики:
— Ну?!
— Прости, господине, задумался, — с полупоклоном ответил вестоноша и выложил на стол берестяной свиток.
— Ты ещё и думаешь? Зря, — недовольно буркнул Куря, ломая на бересте печать. Он развернул бересто и углубился в чтение.
Вестоноша, видя, что хакан на него не смотрит, огляделся — никогда ему ещё не доводилось бывать в зимнем тереме степного владыки. Стены были тёсаны вполне по-славянски, а вот очаг в углу был степной, как в войлочной юрте. На стенах висело оружие, как в домах богатых и знатный русичей, но оружие тож было степное — односторонние печенежьи мечи, короткие копья, укрюки и арканы, круглые щиты, плетёные из ивовых прутьев.
Ненадолго наступила тишина, и снаружи в открытое окно вдруг донеслась вместе с вечерней прохладой песня. Девичий голос пел по-русски, правильно выводя слова и держа голос:
Ой, то не вечер, то не вечер, —
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось.
Ой, да во сне привиделось…
Мне во сне привиделось,
Будто конь мой вороной,
Разыгрался, расплясался,
Разрезвился подо мной.
Голос звенел, взлетая в сумрачное степное небо, где уже высыпали звёзды. Игрень невольно заслушался, даже зажмурился:
Ой, налетели ветры злые
Со восточной стороны,
Да сорвали чёрну шапку
С моей буйной головы…
Хакан со стуком отбросил свиток, и вестоноша очнулся, открыл глаза. Куря, завидев его смущение, усмехнулся:
— Нравится?
Игрень опустил глаза и смолчал — ещё возьмёт да подарит хакан девушку, вот хлопот-то будет…
Куря хлопнул в ладоши — холоп, по облику алан или козарин, быстро внёс небольшой стол, кувшин, от которого вкусно пахло грецким вином и деревянную тарель с заежками.
— Это дочь моя поёт, младшая. У неё мать уруска, из уголичей, вот и научила, — пояснил степной владыка, разливая вино по кружкам, и вдруг добавил. — А ты думал, я не признал тебя, Сырчан?
— Кто я такой, чтобы напоминать о себе хакану? — пожал плечами вестоноша.
— Когда-то ты был близким другом бек-хана Илдея, — криво усмехнулся Куря. — Тогда ты не стеснялся говорить со мной.
— Это было давно, — равнодушно ответил Сырчан-Игрень.
— Не так уж и давно, — покачал головой хакан. — Тогда тебя уже звали Игренем.
— Это мать так пожелала, — обронил вестоноша, пряча лицо за кружкой. — Она тож русинка была, как и твоя жена, только не из уголичей, а из полян.
Помолчали, прихлёбывая вино.
— Как он погиб? — спросил Куря неожиданно.
— Кто? — не понял вестоноша.
— Бек-хан Илдей.
Перелесок расступался посторонь, пропуская урусскую дорогу, едва заметную и мало натоптанную. Не любят урусы ездить посуху. Горой, как они сами говорят. Больше-то водой, на лодках или кораблях.
Правый берег Днепра высок и крут, лесами порос. Дорог там мало, но проехать можно. А на левом, пологом берегу, дорог ещё меньше, понеже — болота. И потому та дорога на левобережье, кою печенеги в спешке избрали, мимо Любеча ни в коем случае не пройдёт.
Длинной змеёй текла от Чернигова к Любечу рать бек-хана Илдея, спешили верные друзья-печенеги на помощь к запертому в Родне великому князю Ярополку, старшему сыну великого Святослава Игорича.
Войско вышло из леса на ополье и невольно остоялось, сбилось в нестройную кучу. По всему ополью стройными рядами стояла латная пехота, стеной горели алые щиты, поблёскивало солнце на рожнах копий. И реял над ратью алый стяг с Рарогом.
