Татьяна Зубачева - Аналогичный мир
Он молча повиновался. Грегори привёл его в знакомый, памятный с того первого дня кабинет. Только теперь хозяева стояли посередине. Потому что сидеть было не на чем.
— Вот, — Грегори легонько подтолкнул его вперёд. — Вот, это Угрюмый. Единственное место, где что-то сохранилось, это скотная. Угрюмый вс в порядке держал. Коровы, телята — все здоровы. И молока не так уж много пропало. Он им телят поил. Так что на кормах получилась экономия.
— О какой экономии вы говорите?! — хозяйка нервно ломала руки. — Всё разбито, поломано. Всё, всё пропало! Мы разорены, а вы говорите об экономии!
— Успокойтесь, дорогая, — вступил хозяин. — По крайней мере, уцелел дом. И мы все.
— Дом?! — гнев хозяйки нашёл другой адрес. — Разве здесь можно жить?
— Миледи, — вмешался Грегори. — Я говорю о скотной. Если бы не Угрюмый, ни молока, ни мяса бы не было.
— Да, конечно. Дорогая, Грегори прав. Пару телят можно забить уже сейчас, не правда ли, Грегори?
— Да, милорд.
— А пока… Вы отправили молоко на кухню?
— Да, милорд. Детей уже напоили. Порки что-нибудь придумает с обедом.
Он угрюмо смотрел в пол, не понимая, зачем его привели и заставляют всё это слушать.
— Дорогая, успокойтесь ради бога. И не так он много выпил этого молока!
— Да?! Да вы посмотрите на его рожу! Боже, он же вашу рубашку взял! Вор! Вы хоть это видите?!
Желтые дощечки паркета, исцарапанные, грязные. Сапоги Грегори, ботинки хозяина, лакированные туфли хозяйки…
— Миледи, вы позвали меня восстановить хозяйство. Я согласился, но прошу вас не мешать мне. И неужели старая рубашка и бидон молока, ну два бидона, больше за это время даже индеец не выпьет, более ценны, чем порядок на скотной?
— Ну, хорошо, — в голосе хозяйки прозвучала усталость. — Пусть остаётся на скотной. Я не против.
— Вот и отлично, — обрадовался Грегори. — Давай, Угрюмый, благодари. А все условия потом обговорим.
— Какие ещё условия!… - начала хозяйка.
И осеклась. Потому что он поднял голову и посмотрел ей в лицо. Сразу ставшее каким-то вылинявшим, бесцветным. Хозяин попятился от его взгляда, сунул руку в карман пиджака. Но он повернулся и, обойдя застывшего Грегори, пошёл к выходу, и жёлтый паркет трещал под его сапогами. Сзади что-то кричала хозяйка, ей возражал Грегори, но ему уже было всё равно…
…Эркин улыбнулся воспоминанию. Солнце грело вовсю, и он снял рубашку, повесил рядом с курткой Андрея. Та самая рубашка. Андрей ухмылялся во весь рот, показывая щербины между крепкими белыми зубами.
— Ты что?
— А ты чего? Молчишь и лыбишься. Вспомнил чего?
— Да. — Эркин счастливо улыбнулся. — Освобождение. Как из имения ушёл. Я в имении был, скотником.
— Ты ж говорил…
— Это ещё до имения. Меня по пьянке купили, ну и сунули в скотную. Там и пахал до Свободы.
Андрей захохотал.
— По пьянке и не то бывает.
— А у тебя как было?
— Что?
— Ну, Освобождение?
Андрей внезапно помрачнел, насупился.
— Обыкновенно. Работаем или трепемся?
— Работаем, — пожал плечами Эркин.
Не хочет говорить, не надо. У каждого своё. И не нарочно заденут, так всё равно больно.
С крышей пришлось повозиться.
Ели, уже не замечая ничего, хотя кормили хорошо. По большому куску жареного мяса с картошкой. Старуха опять ворчала насчёт обнаглевших, что господскую еду жрать норовят и благодарности от них не дождёшься. Но им было не до неё. И не до Бьюти, что так и крутилась возле них. Потом пристала вдруг к Эркину, почему у него спина без клейм, чистая.
— Моюсь часто, — огрызнулся он.
— А номер? — не отставала она.
— А руки не мою!
Обиделась и отстала. Так и должен он каждому объяснять, что у него и откуда?!
И всё-таки они сделали эту чертову крышу! Двухскатную. Навели стропила и скрепили их брусом, который Андрей называл по-русски коньком. Эркин разулся, чтобы сапогами не повредить брусья, и полез наверх. Андрей ему снизу подавал доски, и он накрыл коробку потолком.
— Крышу давай.
— Поперечины сделаем, а завтра кровлю натянем. Вон рулон лежит.
— Ну, давай так.
Хозяйки сегодня не показывались. Только, когда они уже собирали и укладывали доски и брусья, подошла одна из них.
— На сегодня всё, мэм. — Андрей собрал свой ящик и выпрямился. — Завтра снаружи закончим.
— Хорошо. Большое спасибо, — она улыбалась ласково, а её глаза внимательно шарили по их лицам и одежде. — Вот, возьмите.
Андрей покосился на две тёмно-жёлтые зернистые плитки у неё в руках и посмотрел на Эркина.
— Ты как?
Эркин застегнул рубашку, заправил её в штаны и посмотрел на Андрея, осторожно перевёл взгляд на хозяйку. Её улыбке он не доверял, но решил рискнуть.
— Это в счёт платы, мэм?
— Нет-нет, — она засмеялась. — Это премия. Вы так хорошо работаете.
— Спасибо, мэм.
— Спасибо, — повторил за ним Андрей, забирая свою плитку.
— Скажите, — она так это сказала, что Эркин заинтересованно посмотрел на неё. — Скажите, вам очень нравится, когда вас просят что-то взять?
Её хитрая улыбка и безупречная вежливость вопроса помимо его воли вырвали у него ответ.
— Нет, мэм. Но кто хватает первый кусок, получает и первую оплеуху.
— Оо! Браво! Отлично сказано.
Странно, но её восторг показался ему искренним.
1991; 25.06.2010
ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ
Лилиан быстро прошла в магазин. Миллисент уже закрыла дверь и подсчитывала кассу.
— Милли.
— Да, Лилли, они ушли?
— Да, я их отпустила. Милли, это невероятно!
— Что именно?
— У индейца рубашка, ты заметила?
— Я заметила, что другая. Ну же, Лилли, не томи.
— Во-первых, она из настоящего крепа, во-вторых, на ней метка "Лукаса", а в-третьих, — Лилли хитро улыбнулась. — Это форменная рубашка Старого Охотничьего Клуба.
Миллисент всплеснула руками.
— Не может быть! "Лукас"… У нас на весь город нет ни одного, кто бы носил вещи от "Лукаса".
— А члены Старого Охотничьего Клуба у нас есть? И чтобы клубную форму заказывали у "Лукаса".
— Невероятно!
— Она чистая, пуговицы подобраны в тон, но не форменные. Поэтому не сразу заметно.
— Кто-то следит за его одеждой.
— Да. Есть ещё детали. Но это потом, Милли.
— Конечно. Но это становится интересным. А белый?
— Как вчера. Он каждый день рубашки не меняет.
— Может, у него просто нет сменных?
Лилиан пожала плечами и устало облокотилась о прилавок.
— Да, я дала им по плитке "зёрнышек".
— И как?
— Взяли, конечно. Но, похоже, они не знают, что это такое.
