Алекс Орлов - Золотой воин
– Ну, все, я пошла.
И, проходя мимо Питера, снова напомнила:
– Мыться!
После ее ухода снаружи загремел тяжелый засов, и ворота накрепко заперли.
– Эй, хозяин, ты зачем нас закрыл? – крикнул капитан.
– А чего вам? – раздалось снаружи. – Пожрать-попить дали, спать есть где, оправляться тоже. Чего еще надо?
– Но зачем же на засов?
– А чтоб целее были. Утром отопру.
Питер вздохнул и, подойдя к ведрам с водой, проверил ее пальцем.
– Ух ты, прямо из колодца – холодная!
– Ну тогда не мойся, – пряча улыбку, сказал фон Крисп и попробовал ветчину.
– Как же он может ослушаться, если ему такая хозяйка присоветовала? И спать отдельно положила, может, еще и навестит, а, Питер? – усмехнулся Крафт.
– Девчонка хорошенькая, это признаю даже я, старый игрок и пьяница, – сказал капитан.
– Я и без девчонки знаю, что мыться хорошо, – пробубнил Питер и, взяв ведро и порцию мыльной полыни, отошел к сливу и стал раздеваться.
Пока он мылся, ухая от холодных струй, Крафт и капитан отдавали должное деревенской еде. Все было свежее и готовилось для себя.
– Следующий, – вскоре объявил Питер. – Полведра воды еще осталось.
По хлеву поплыл аромат мыльной полыни. В стену стукнула корова и протяжно замычала.
– Тоже мыться хочет, – сказал Крафт и захихикал, но подавился лепешкой и стал кашлять. Фон Крисп хлопнул его по спине и пошел раздеваться.
– Мы возле источника регулярно мылись, я даже карсаматов заставлял, хотя им это дело и вовсе непонятно. Но солдату без мытья нельзя, блохи с вошками загрызут прямо в собственном лагере.
Сложив одежду на соломе, фон Крисп зачерпнул плошкой воды и стал поливать себя, продолжая говорить:
– Мне не раз приходилось замечать, что изморенный вшой солдат слаб на марше и неустойчив в бою.
– Если бы так было, карсаматы, и в особенности тураны, несли бы сокрушительные потери и сражений не выигрывали, – заметил Крафт, старательно обгладывая оставшийся от окорока мосол.
– Тут ты прав, но лишь отчасти. – Фон Крисп стал натираться мыльной травой, и ее аромат в хлеву стал гуще. Во дворе залаяли собаки.
Питер сидел на соломе возле бочки и задумчиво жевал брынзу, черноглазая Джелика не выходила у него из головы.
– Тураны мыться не любят, это так, но от вшей и блох носят на теле кисеты с душистыми травами и таким образом спасаются от этой напасти.
– Выходит, с соображением люди.
– А то как же! – Капитан вылил на себя остатки воды из первого ведра и стал отфыркиваться. Затем надергал у стены сухой соломы и стал вытираться ею, как полотенцем.
– Уф, хорошо! Тебе, Крафт, целое ведро досталось. Хочешь – мойся, а хочешь – так выпей!
Крафт отложил мосол и поднялся. Во дворе снова залаяли собаки, и что-то пронеслось под самой стеной.
– Эдак они нас всю ночь развлекать будут, – сказал капитан, проводя рукой по подбородку и проверяя, достаточно ли велика щетина и надо ли бриться. – Нет, не буду, устал.
– Я спать пошел, – сказал Питер, поднимаясь и стряхивая с рубахи крошки.
– Ты почти не ел, – заметил ему фон Крисп.
– Завтра наверстаю, а сегодня спать надо – едва ноги таскаю.
Он ушел и притворил за собой дверь, разделявшую две части хлева.
– Сразила его красавица, – усмехнулся Крафт, берясь за ведро.
– Ему еще и двадцати небось нет. Самое время о романтических амурах думать. Тебе-то, наверное, скоро тридцать?
– Да уж. Вроде только вчера без штанов по двору гонял, а куда все эти годы подевались, так и не понял.
Крафт решительно облил себя водой и стал растираться полынью.
– Удивительное дело, я старше тебя лет на десять с лишком, а про свою жизнь могу сказать то же самое: куда подевались годы, так и не заметил. По молодости бился на турнирах, защищал честь бедного дворянина – нет богатства, так восполнял отвагой и деланым бесстрашием. Потом, из-за безденежья, пошел в армию, жалованье офицера было побольше, нежели в чиновниках. Да и продвиженье можно быстрее заслужить, чем в присутственных местах. Там первые двадцать лет нос в чернилах при полном бесчестье.
Снова залаяли собаки, замычала корова.
– Лягу, – сказал капитан и принялся сбивать в углу постель. – Ты куда головой любишь спать, на восток или на запад?
– А мне все равно, – отфыркиваясь ответил Крафт. – Лишь бы не будили…
– А я, когда есть такая возможность, на восток предпочитаю. У меня тогда сон спокойнее – давно заметил.
Капитан лег и, сладко зевнув, потянулся.
– Туши фонарь, Крафт.
– Уже… тушу…
65
Слабый свет фонаря, падавший сквозь щели, наконец погас, Крафт и капитан легли спать. Питер поправил мешок с соломой, повернулся на бок и попытался уснуть, но сон не шел, мешали разыгравшиеся собаки и мычавшие за стенкой коровы.
Наконец веки смежились, и Питер стал видеть какой-то сон, однако вдруг он услышал шорох. Сна как не бывало, рука сама легла на рукоять меча.
Шорох повторился, потом еще и еще раз. Скрипнув, в раме поднялось крохотное, затянутое бычьим пузырем окошко, и на фоне чуть более светлого, чем ночь, неба Питер разглядел силуэт.
– Кто здесь? – спросил он шепотом, все еще не веря, что ему грозит опасность.
– Возьми это. – В окошко просунулась рука, держащая какой-то узел. – Бери, смотри не урони.
Голос принадлежал Джелике, и Питер взял у нее узелок с торчавшим из него фонарным кольцом. Глухо гавкнула и стала поскуливать собака, подлизываясь к хозяйке.
– Пошел, Кулак, пошел, гуляй сам! – приказала она, и пес умчался в темноту.
Еще мгновение, и онемевший Питер услышал, как Джелика встала рядом на солому, а затем опустила окно.
– Я к тебе.
– Я… я понимаю, – ответил он, чувствуя, как стучит сердце.
– Ждал меня?
Джелика взяла у Питера узелок.
– Что там? – спросил он.
– Фонарь.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы ты видел меня, милый.
Джелика размотала плотную шаль, и крохотный закуток осветил желтоватый свет фонаря, его хватило, чтобы глаза Джелики заиграли искорками.
Повесив фонарь на гвоздь, она отошла на два шага и сказала:
– Смотри, я хочу, чтобы тебе все понравилось…
С этими словами она скинула через голову длинную рубашку, и Питер судорожно сглотнул.
– Ты прекрасна, Джелика.
– Я знаю, милый.
Она приблизилась к нему и, привстав на носочки, поцеловала. Руки Питера скользнули по ее горячему телу, и он почувствовал, что неуверенность отступает. Эта девушка была лекарством от долгого, страшного периода в его жизни, свидетельством того, что он все еще оставался человеком.
– Я люблю тебя, – сказал Питер. Она не ответила и потянула его к себе.
– Джелика…
Потом они еще долго лежали, отдыхая.
