Сергей Лукьяненко - Ночной Дозор
Он спустился на один пролет, не хотелось ждать лифта, прежде чем его догнал выкрик жены, неожиданный: она не любила выносить сор из избы и никогда не ругалась в подъезде.
– Лучше бы ты любил, чем берег!
Максим пожал плечами и ускорил шаг.
Вот здесь я стоял, зимой.
Все было так же, глухая подворотня, шум машин за спиной, слабый свет фонарей. Только холоднее гораздо.
И все казалось простым и ясным, как для молоденького американского полицейского, вышедшего в первое патрулирование.
Охранять закон. Преследовать Зло. Защищать невиновных.
Как было бы здорово, оставайся все и всегда таким же простым и ясным, как в двенадцать или двадцать лет. Если бы в мире и впрямь было лишь два цвета: черный и белый. Вот только самый честный и простодушный полицейский, воспитанный на громких звездно-полосатых идеалах, рано или поздно поймет: на улицах есть не только Тьма и Свет. Есть еще договоренности, уступки, соглашения. Информаторы, ловушки, провокации. Рано или поздно приходится сдавать своих, подбрасывать в чужие карманы пакетики с героином, бить по почкам, аккуратно, чтобы не оставалось следов.
И все – ради тех, самых простых, правил.
Охранять закон. Преследовать Зло. Защищать невиновных.
Мне тоже пришлось это понять.
Я прошел по узкой кирпичной кишке, поддел ногой обрывок газеты, валявшийся у стены. Вот здесь истлел несчастный вампир. Действительно несчастный, виновный лишь в том, что позволил себе влюбиться. Не в вампиршу, не в человека, а в жертву, в пищу.
Вот здесь я плеснул из чекушки водкой, обжигая лицо женщины, которую мы же, Ночной Дозор, отдали на пропитание вампирам.
Как они, Темные, любят говорить: «Свобода»! Как часто мы объясняем себе самим, что у свободы есть границы.
И все это, наверное, абсолютно правильно. Для тех Темных и Светлых, что просто живут среди людей, превосходя их по возможностям, но ничем не отличаясь по стремлениям. Для тех, кто выбрал жизнь по правилам, а не противостояние.
Но стоит лишь выйти на рубеж, тот незримый рубеж, где стоим мы, дозорные, разделяя Тьму и Свет…
Это война. А война преступна всегда. Всегда, во все времена, в ней будет место не только героизму и самопожертвованию, но еще и предательству, подлости, ударам в спину. Иначе просто нельзя воевать. Иначе – ты заранее проиграл.
Да что же это такое, в конце концов! За что стоит драться, за что вправе я драться, когда стою на рубеже, посредине, между Светом и Тьмой? У меня соседи – вампиры! Они никогда – во всяком случае, Костя, – никогда не убивали. Они приличные люди с точки зрения людей. Если смотреть по их деяниям – они куда честнее шефа или Ольги.
Где же грань? Где оправдание? Где прощение? Я не знаю ответа. Я ничего не в силах сказать, даже себе самому. Я уже плыву по инерции, на старых убеждениях и догмах. Как могут они сражаться постоянно, мои товарищи, оперативники Дозора? Какие объяснения дают своим поступкам? Тоже не знаю. Но их решения мне не помогут. Тут каждый сам за себя, как в громких лозунгах Темных.
И самое неприятное: я чувствовал, что, если не пойму, не смогу нащупать этот рубеж, я обречен. И не только я один. Погибнет Светлана. Ввяжется в безнадежную попытку спасти ее шеф. Рухнет вся структура московского Дозора.
«Оттого, что в кузнице не было гвоздя».
Я еще постоял, опираясь рукой о грязную кирпичную стену. Вспоминал, кусая губы, пытаясь найти ответ. Не было его. Значит – судьба.
Пройдя уютным тихим двором, я вышел к «дому на ножках». Советский небоскреб вызывал какое-то подспудное уныние, совершенно неоправданное, но яркое. Похожее чувство я иногда испытывал, когда проезжал в поезде мимо заброшенных деревень или полуразрушенных элеваторов. Неуместность, слишком сильный замах, кончившийся ударом по воздуху.
– Завулон, – сказал я, – если ты слышишь…
Тишина, обычная тишина позднего московского вечера – рев машин, кое-где музыка из окон и безлюдье.
– Ты все равно не мог рассчитать все, – произнес я в пустоту. – Никак не мог. Всегда есть развилки реальности. Будущее не определено. Ты это знаешь. И я тоже знаю.
Я пошел через дорогу, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на машины. Я ведь на задании, верно?
Сфера отстранения!
Звякнул, застывая на рельсах, трамвай. Машины сбавили ход, объезжая пустоту, в центре которой был я. Все перестало существовать – только здание, на крыше которого мы вели бой три месяца назад, темнота, проблески энергии, невидимой человеческим взором.
И эта мощь, которую дано узреть немногим, нарастала.
Здесь был центр тайфуна, я не ошибся. Меня вели именно сюда? Прекрасно. Я пришел. Завулон, ты все-таки помнишь то маленькое постыдное поражение. Не можешь не помнить, как получил пощечину в присутствии своих же рабов.
Помимо всех высоких целей – я понимаю, что для него они высоки, – в нем кипит еще одно желание, бывшее когда-то простой человеческой слабостью, а ныне неизмеримо усиленное сумраком.
Отомстить. Расквитаться.
Переиграть бой заново. Помахать кулаками после драки.
Во всех вас, великих магах – и Светлых, и Темных, – есть эта черта – пресыщенность обычной схваткой, стремление победить изящно. Унизить противника. Вам скучны простые победы, они в прошлом. Великое противостояние выродилось в бесконечную шахматную партию. Как для Гесера, великого Светлого мага, что с таким удовольствием издевался над Завулоном, приняв чужой облик.
Для меня противостояние еще не стало игрой.
Может быть, в этом и скрыт мой шанс.
Я достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя. Вдохнул – глубоко-глубоко, будто готовясь нырнуть. Пора.
Максим чувствовал, что в этот раз все решится быстро.
Не будет ночного бдения в засаде. Долгого выслеживания тоже не будет. Озарение в этот раз пришло слишком яркое, и не только ощущение чужого, враждебного присутствия, а еще и четкая наводка на цель.
Он доехал до перекрестка улицы Галушкина и Ярославской, остановился во дворе многоэтажного здания. Посмотрел на тлеющий черный огонек, медленно перемещающийся внутри здания.
Темный маг – там. Максим уже воспринимал его реально, почти зримо. Мужчина. Слабые способности. Не оборотень, не вампир, не инкуб. Именно Темный маг. Учитывая невысокую силу, проблем не будет. Проблема в другом.
Максим мог только надеяться и молиться, что это не будет происходить так часто. День за днем уничтожать порождения Тьмы – тяжело не только физически. Есть еще и тот, самый страшный миг, когда кинжал пронзает сердце врага. Миг, когда все вокруг начинает дрожать, балансировать, краски тускнут, звуки меркнут, движения замедляются. Что он сделает, если однажды ошибется? Если не врага рода человеческого ликвидирует, а убьет обычного человека? Он не знал.
