«Если» Журнал - Журнал «Если» 2004, №12
Он попытался ударить меня ногой, и мы сцепились на верхней площадке. На мгновение мой взгляд уловил манящий соблазнительный кофр в комнате за открытой дверью.
Жгучая боль пронизала мою ногу. Мои пальцы на его запястьях разжались, он снова пнул меня ногой и вырвался. Дверь захлопнулась, я услышал, как щелкнул засов.
Я обернулся, все еще не в силах распрямиться от боли, и увидел, что Леон смотрит на меня с ухмылкой поперек широкой физиономии. Олуха случившееся только насмешило! Я заорал на него и тут увидел, что внизу у лестницы стоит его сестра. А позади нее — их родители, и я выпрямился, пренебрегая болью и стараясь придумать объяснение, которое удовлетворило бы умы, не затуманенные сменой трех поколений под ярмом тевтонской оккупации.
Естественно, Гринуэй теперь попытался убедить сестру Леона в том, что он английский агент, как указывалось в материалах, собранных мадам Леско. Он даже показал Эстелле радио и удостоверение личности, которое сумел подделать. Леон продолжал доставлять мне письма, но был совсем сбит с толку.
Однако Гринуэй не хуже меня знал, что я могу положить конец всем его грезам, просто швырнув несколько слов соответствующим немецким офицерам, когда орды в серых шинелях будут маршировать мимо дома Динаров. Эстелла сумела спрятать его и радио от обычного немецкого обыска в поисках ружей и дробовиков, но сумеет ли она укрыть его от обыскивающих, которых предупредили, что им следует искать английского агента и его радио? Пусть от мысли о необходимости сотрудничать с немецкими садистами у меня мурашки бегали по коже, но ведь ирония заключалась в том, что это был простейший способ обеспечить их окончательное поражение.
Но теперь его письма сосредоточились на новой идее: почему бы ему и мне не стать союзниками и не воззвать к ведущим мировым фигурам? У нас же уже есть его радио, настаивал он, как неопровержимое доказательство, что мы прибыли из иной, более передовой эпохи. И вместе мы могли бы «предсказать» события ближайших недель, что послужит еще одним доказательством. В Англии, подчеркнул он, ему удалось разбогатеть, заключая пари на исход разных спортивных состязаний, искусно используя эту всем известную английскую страсть. Его связей, возможно, мало, чтобы обеспечить нам встречу с премьер-министром, но они, несомненно, откроют доступ к "смелому политику", который в настоящее время занимает пост первого лорда адмиралтейства.
Вероятно, я сразу же отверг бы его предложение, если бы он не назвал Уинстона Черчилля. Кроме него он не нашел кандидатуры — разве что романист Г.Д.Уэллс, который следующие тридцать лет не уставал восхвалять немецких завоевателей за их "Объединение Европы"! С другой стороны, первый лорд адмиралтейства был с детских лет одним из моих любимых героев. Он единственный из всех английских политиков считал, что никакое английское правительство не может признать завоевание, опирающееся на нарушение нейтралитета Бельгии. Он один до конца жизни вступался за французский народ.
Я мог даже представить себе, что Черчилль поверит нашей истории. Его пристрастие к дерзким идеям было легендарным. И, разумеется, у меня имеется материальное доказательство, которое смутило бы любого закоренелого скептика. Политический деятель, не слишком осведомленный в технике, мог бы и не понять, чем радио Гринуэя так уж принципиально отличается от современного беспроволочного телеграфа. А вот мой калькулятор покажется чудом всякому, кто понаблюдает за тем, как он умножает одно число на другое.
И разве не будет лучше, если Черчилль прислушается к нам, так что мы и спасем Францию от поражения, и поможем ей избежать испытаний затянувшейся войны?
К этому времени я прочел уже дюжину пространных писем Гринуэя и утратил прежнюю уверенность в том, что он был орудием чудовищного плана, состряпанного какими-то тевтонскими фанатиками в будущем мире, где наступление фон Клюка завершилось заслуженным фиаско. В своих письмах он много порассказал мне о себе, причем некоторые эпизоды указывали, что он действительно тот, за кого себя выдает — одинокий человек, скорбящий о судьбе мира в уединении своего кабинета. Он даже занимался наблюдением за птицами — традиционное развлечение одинокого англичанина. Из одного его письма следовало, что он решил покинуть собственное время — видимо, в начале восьмидесятых годов его XX века, — потому что один из мировых лидеров, американский президент, если я верно его понял, вовлек страну в гонку вооружений, которая, заключил Гринуэй, "неизбежно привела бы к войне, означающей полную гибель цивилизации". Его достижения как ученого, утверждал он сам, были «посредственными». По его словам, он всегда знал, что если ему и удастся сделать важное открытие, то лишь благодаря непредвиденной случайности. Он держал свои открытия втайне и совершил это путешествие по собственной инициативе, так как поверил, что наконец-то ему представился случай оказать миру важную услугу.
Эта картина отвечала моим собственным наблюдениям за учеными. Многие из них обращались к политике, когда понимали, что им, вопреки их честолюбивым мечтаниям, никогда не стать вторым Пастером или Кюри. И многие с легкостью убеждали себя, что их обширные научные познания гарантируют глубокое понимание политических проблем.
Я расхаживал взад-вперед по своему номеру. Письма Гринуэя принимали все более и более возбужденный тон. И 27 июня — за шесть дней до того, как первые немецкие сапоги начнут попирать бельгийскую землю — я согласился встретиться с ним.
Согласно уговору я должен был сойти с велосипеда в ста ярдах от дома так, чтобы он меня увидел. Тогда, убедившись, что я не проскользну в его комнату, пока он будет отсутствовать, он выйдет из дома, мы встретимся на дороге и обсудим наши следующие шаги.
Однако, когда я слез с велосипеда, он уже поджидал меня за живой изгородью. И я вновь оказался под прицелом его револьвера.
Я предполагал такой ход событий, а потому оставил свой пиджак в отеле и приехал в одном жилете. Едва он выступил из-за изгороди, я поднял руки и начал поворачиваться так и эдак, показывая ему, что мне негде было припрятать револьвер.
— Я безоружен, — сказал я. — Поймите это. Я никакой угрозы не представляю.
Его голос звучал прерывисто и хрипло, будто он несколько дней ни с кем не разговаривал.
— Мне нужен только калькулятор, Алайн. Отдайте мне его и можете ехать.
Я пожал плечами.
— Я здесь как раз для этого.
— Я не могу оставаться тут, пока вы рыщете вокруг, и я не могу быть уверен, что вы передумали. Я по-прежнему хочу, чтобы вы присоединились ко мне позднее — после того, как я налажу нужные контакты.
