Наталья Резанова - Дети луны
— Но…
— Я сказала!
Тон исключал всякую возможность спора.
Как только обе женщины удалились, сестра Тринита, швырнув плащ на конторку, подошла к постели. И вовремя, больной неожиданно резко — при таком истощении — сел и открыл глаза. Мутные, дикие, ничего не видящие.
— Ночь Правды, — произнес он без выражения. — Ее постель была холодной, а тело — жарким… запертый сад, заключенный колодезь, запечатанный источник. Я пришел раньше, чем позвали, и открыл засовы, и сломал печати, и мы смешали нашу плоть и кровь. Это было ночью… потому что она живет. Утро уводит ее, и мы были с ней до утра…
— С кем? — быстро спросила сестра Тринита.
Она не была уверена, что он ее услышит. Но, судя по последствиям, он услышал. Человек, казалось, неспособный не только двигаться — пальцем шевельнуть, бросился на нее, и только благодаря обширному опыту работы с буйными сестра Тринита успела перехватить его руки, тянущиеся к ее горлу. И это было все, на что ее сейчас хватало — не давать себя задушить. Пот катился по ее лицу, когда она сжимала запястья припадочного. Если б только он мог сейчас увидеть ее глаза… но в том-то и дело, что он ее не видел.
А потом вбежали приказчик — плотный белобрысый парень — и Салли. И началось. Даже втроем они едва удерживали его, и это при том, что никто из троих не был слабосилен. Все-таки общими усилиями им удалось стащить с больного одежду. То, что они после этого увидели, заставило приказчика отшатнуться к дверям. На теле Кесслера в нескольких местах размещались словно бы кровоточащие раны, они были отчетливо видны под истончившейся кожей. Но сама кожа была не тронута. Назвать же их кровоподтеками не поворачивался язык.
— Не пугайся, Эрик, — сказала сестра Тринита. — Это не заразно. И вовсе не чума, — это она уже обращалась к Салли, — уж ты поверь мне…
Но на немой вопрос, читавшийся в глазах женщины, она не ответила.
Затем женщины (Эрик все же несколько ошалел) обмыли больного и переменили белье на постели. Все это время он не переставал сопротивляться. Исхитрившись ухватить его за плечи и притиснув к постели, сестра Тринита приказала Эрику и Салли вылить воду и унести грязное белье. Когда они вернулись, Кесслер, кажется, вновь впал в беспамятство. Сестра Тринита стояла у конторки и копалась в своей сумке.
— И все это время он ничего не ел? — сразу же обратилась она к Салли.
— Нет. Только воду пил.
— Просто воду? — почему-то поинтересовалась бегинка.
— Просто воду. Я пыталась вино поднести, как обычно больным дают… с корицей и…
— Подслащенное.
— Да. Не пил ни разу.
— Ясно. Эрик, я попросила бы тебя побыть пока здесь. Твой хозяин некоторое время будет спать, но если он вдруг проснется, сразу же кликнешь меня. А мы с тобой, Салли, сейчас проследуем на кухню, и я покажу тебе, что можно класть в отвар, который он, не исключено, будет пить, а что нельзя.
— У меня все свежее! — оскорбленно воскликнула Салли.
— Господи, да я не об этом…
За порогом Салли тихо спросила:
— Может быть, позвать экзорциста?
— Нет, — сказала сестра Тринита. Подумала и добавила: — Пока еще нет.
Кристина сидела, подперев щеку кулаком. При появлении бегинки она встала, вопросительно воззрившись на нее. Но сестра Тринита только молча оглядывала лавку, в которой, кстати, не было ни одного посетителя. В общем, у нее осталось то же впечатление, что и от жилой половины дома — чистота, порядок, средний достаток.
А потом бегинка произнесла фразу, которую Кристина меньше всего ожидала от нее услышать:
— Я хотела бы посмотреть вашу приходно-расходную книгу.
Кристина удивилась, но просьбу выполнила. Достала книгу и положила ее перед бегинкой. Листнув се, сестра Тринита заметила:
— Здесь два разных почерка. Второй — Эрика?
— Нет, мой, — с гордостью ответила девочка. — Я не просто помогала дяде. Он учил меня вести дела. Он говорил, что женщина может делать ту же работу, что и мужчина.
— Умный человек твой дядя. Возможно, через это и пострадал.
— Еще он говорил, — у Кристины на глаза навернулись слезы: — «Вот я заболею, будешь меня замещать». Он так шутил, а вот ведь как обернулось…
Ничего не ответив, бегинка уткнулась в книгу. Читала она долго, внимательно, но что при этом думала, Кристина угадать не могла. Все же ей показалось, что сестра Тринита разочарована. Это было даже обидно — будучи полностью в курсе деловых интересов своего дяди, Кристина точно знала, что книга в полном порядке. Неожиданно бегинка спросила:
— Кстати, у твоего дяди есть кровные родственники?
— Нет. Точно нет.
— А если он, не дай бог, умрет, кому достанется наследство?
— Не знаю…
— Скорее всего, тебе. Ты — ближайшая по степени свойства. А поскольку ты не в том возрасте, чтобы распоряжаться состоянием и недвижимостью, они перейдут под опеку твоего отца. Он же, насколько я понимаю, сейчас в очень стесненных обстоятельствах…
Кристина сглотнула.
— Вы что, подозреваете, что это я…
— Нет. — Голос сестры Триниты был очень мягок, невозможно было поверить, что именно она недавно рычала на окружающих в комнате больного. — Просто я хочу сказать, что твое желание избавить отца от долговой ямы может осуществиться самым неожиданным образом…
— Но ведь я этого не хотела! Не хотела, чтоб… я люблю дядю…
— Я понимаю…
Больше она ничего не успела произнести. Вошла Салли.
— В чем дело? Он очнулся?
— Нет… Но уже поздно… Сестра, вы останетесь у нас на ночь?
— Да.
— Тогда я скажу Эрику, чтобы он запирал дом и лавку.
— Хорошо. И ложитесь спать. Все трое. Вы достаточно измучились. А я проведу ночь у постели вашего хозяина.
Вместе с домоправительницей они вернулись в спальню. Уже совсем стемнело, но видно было, что больной спит. Пока бегинка стояла у постели, Салли запалила свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике, предварительно плотно закрыв ставни — за не погашенный свет в бюргерском доме в поздний час городские власти могли сорвать крупный штраф.
Сестра Тринита кивнула ей.
— Ступай отдохни. Я буду здесь.
Как только за домоправительницей закрылась дверь, сестра Тринита шагнула к конторке. Принялась осматривать ее и простукивать. Нащупала ящик и попыталась вскрыть. Однако ящик был заперт. Тогда сестра Тринита вернулась к своей сумке и вытащила оттуда маленький ножик с узким и чрезвычайно острым лезвием. Перекрестилась и взломала замок.
В ящике лежала самодельная тетрадь в кожаном переплете Она была исписана тем же почерком, каким было сделано большинство записей в приходной книге.
— Господи, прости меня, грешную, — пробормотала сестра Тринита и принялась читать.
