Джулия Смит - Мудрец острова Саре
— Или, вероятно, ты хотел бы гнить в могиле, которую тебе уготовали Люкин и его священники? — спокойно добавил Джейрен. — Если бы не она, ты давно был бы там.
Саттер патетично вскинул руки, словно взывая к небесам.
— Так давайте восхвалять нашу бесценную принцессу Атайю, спасительницу народа. Но если вот это есть спасение, — добавил он с горящими презрением глазами, — то я не хочу принимать в нем участия.
Атайя прикусила губу и почувствовала соленый вкус крови. Это было последней каплей.
— Разве похоже, что я наживаюсь на вашем несчастье? — сорвалась она на крик. — Мне это все нравится больше, чем вам? Возвращайся домой, если так хочешь. Сиди и жди, пока за тобой придут люди Трибунала. Когда они изящно переломают тебе руки-ноги и поставят железное клеймо, а потом — только потом! — снизойдут до того, чтоб отпустить тебе грехи, то ты поймешь, насколько здесь лучше!
— Лучше? Но надолго ли? Как только мы уйдем отсюда, то можем считать себя трупами. Посмотрите, что произошло с Жераром! А мы ничего не делаем, чтоб изменить жуткую судьбу! Мы лишь учимся контролировать свою магию на время пребывания в лагере.
— Не у всех и это получается, — пробормотала Тоня, сердито смотря на прожженные мешки зерна, которые вынесли из амбара.
Саттер ответил ей тем же взглядом и продолжил:
— Какой смысл в магии, если мы ни к чему не можем ее применить? Нам надо сражаться! Зачем сидеть и ждать от короля и епископов то, что мы можем взять силой? Мы способны пойти и показать врагу, как мы могущественны. Тогда они будут вынуждены выполнить наши требования. Мы заставим их отменить обряд отпущения грехов, заставим разрешить школы магии по всему Кайту, а не в этом богом забытом лесу. Я пришел сюда, потому что надеялся, что вы можете мне помочь. А теперь я потерял все, и вы не в силах вернуть мне нормальную жизнь!
— Будто ты единственный, кто лишился дома! — крикнула Атайя, чувствуя, что теряет власть над эмоциями, раздираемыми подобно паутине на ветру. — Я понимаю, через что тебе приходится проходить, как и всем здесь. Почему именно ты должен вызывать сострадание?
— У большинства собравшихся здесь людей не так много в жизни было, а я мог бы стать повелителем Элсби!
Атайя вмиг поняла, что избрала неправильную тактику.
— Меня не разжалобят твои утраты, Саттер. Из-за магии от меня отреклась семья, меня выгнали из дома, отлучили от церкви, хотя последнее — не такая уже великая потеря, — с горечью добавила она. — Я потеряла огромное состояние, даже моя нынешняя одежда — подарок короля Рэйки. Я проделала путь вниз длинней, чем ты, Саттер Дубай, и да, это тяжело… но я по крайней мере пытаюсь что-то сделать в жизни, а не ною, как жестока судьба. Да, был период, когда я впала в отчаяние, но это ни к чему не привело. В жизни нет справедливости, Саттер. Лорнгельды не заслуживают такого обращения от короля и Курии, однако мы ничего не изменим, если не станем стремиться к этому все вместе. И мнение людей о нас только испортится, если мы начнем поступать как дети дьявола!
Нависло молчание. Затем бунтарь сложил руки на груди в знак неповиновения.
— Я только требую одну буханку хлеба и пару монет.
Атайя устало протерла воспаленные от дыма глаза. Боже, помоги ему, он так ничего и не понял.
— Убирайтесь отсюда, — проговорила. — Все вы.
Принцесса окинула взглядом десятки колдунов вокруг него, остро сожалея, что больше не может им доверять. Однако безопасность всего лагеря важней, чем удовлетворенность нескольких недовольных лорнгельдов, и нарушители должны уйти ради блага остальных.
Она серьезно повернулась к Кейлу и Жерару.
— Возьмите пару человек и найдите их палатки. Заберите все, что им не принадлежит. Затем отведите их на опушку.
— Но куда нам идти? — спросил один из пойманных, явно обеспокоенный.
Очевидно, зачинщик не рассказывал им о будущем в лучах славы.
— Саттер — сын барона, — с сарказмом выговорила Атайя, — о чем он так часто напоминает. Учитывая его титул, епископ Люкин предложит вам по отдельной комнате.
По комнате пыток в подвале монастыря…
Саттер посмотрел на нее полным ненависти взглядом, как плохой рабочий, которого уволили раньше, чем он решил сам бросить место.
— Прекрасно, — заключил он. — Гоните нас прочь. Мы знаем достаточно заклинаний, чтобы защищаться. — Бунтарь повернулся к толпе зрителей. — Кто хочет пойти с нами? Кто хочет предпринять что-нибудь, вместо того чтоб гнить здесь до весны?
Атайя напряглась в страхе услышать одобрительные возгласы, но над просекой нависла мертвая тишина. У Саттера задергалось веко: он не был готов к подобному неприятию его идей. Когда дело дошло до выбора между привычными невзгодами и неизвестными страданиями, тем более что мятежников выгоняли без хлеба и денег, число единомышленников резко упало. Хотя кто-то все же выразил свою поддержку и отправился собирать вещи, большинство незаметно шмыгнули к себе в палатки, понимая, что сейчас не время для ссор и разлада. И, как надеялась Атайя, им собственное благосостояние дороже, чем Саттеру с его союзниками.
Самым неприятным для нее было искреннее удивление баронского сына, что его выгоняют из лагеря. Он и сам собирался уйти, украв ценные запасы, а теперь пришел в ярость, что его унизили прилюдно. Через час Саттера с дюжиной холостяков и женщин без семей повели на опушку леса и оставили там с твердым наказом не возвращаться.
Когда принцесса вернулась в постель, уже светало, и она не надеялась заснуть. Уставившись в щербатый потолок, она наслаждалась отсутствием бунтаря, однако беспокоилась, что другие последуют его примеру и тоже вскоре покинут ее.
— Черт побери, что они ожидали здесь увидеть, морской курорт? — заплакала она, ударив кулаком по соломенному тюфяку. — Я никогда не говорила им, что будет легко. Сама не знала, что все окажется так плохо.
Джейрен положил ей руку на плечо.
— Никто не винит тебя, Атайя. Они просто замерзли и устали, им надоело есть сушеную рыбу и пеммикан день да днем.
— И я виновата. Им нужен козел отпущения, и, естественно, выбор пал на меня. Господи, иногда я их ненавижу. Нет, не ненавижу, — поправилась она. — Обижаюсь. И не только на Саттера и таких, как он. Обижаюсь на всех. Я в обиде за то, что им нужно больше, чем я могу дать. За те требования, что они мне предъявляют. — Атайя перевернулась на спину. — Теперь я понимаю, что чувствует Бог: мы тут все внизу забрасываем его просьбами и никогда не высказываем благодарности, кроме двух спешных слов перед обедом. После этого, наверно, хочется отвернуться от всех и не слушать бесконечное нытье в надежде, что мы сами займемся своей жизнью.
