Ирина Сербжинская - История, рассказанная в полночь
«Гоблинша» промолчала.
В разговор вступил Мейса:
— Куксон рассказал мне историю с хогленами, — сообщил он. — Это правда?
— Правда, — ответила «гоблинша».
— Хоглена так просто не убить. Тебе придется сжечь ее живьем.
«Гоблинша» сверкнула глазами.
— Да. Мне придется сжечь ее живьем. Хочешь помочь?
— Э-э-э…
— Тогда заткнись.
Вот «Омела» видна, осталось миновать переулок!
И только Куксон дух перевел, только вздохнул облегченно, как вынырнул из-за угла микмак, зимний дух с ледяным сердцем.
И что он здесь делает, для чего вокруг «Омелы» рыскает, словно разнюхать что-то хочет?!
Скользит навстречу, глаза белые, словно из кусков льда сделанные, смотрят пристально, ресницы густым инеем покрыты, волосы снегом запорошены.
И волноваться вроде бы повода нет, не видят микмаки сквозь иллюзии, нет у них такого умения, но все равно заныло сердце у гоблина Куксона: ох, не к добру микмак попался!
Посмотрел зимний дух на Куксона, усмехнулся, взглянул мельком на Мейсу, перевел взгляд на сгорбленную гоблиншу, ковыляющую рядом.
И тут сердце Куксона тревожно стукнуло: глаза микмака удивленно расширились, ноздри затрепетали и он потянул носом морозный воздух, принюхиваясь.
Точно зверь, почуявший след, пронеслось в голове у гоблина.
Чутье у микмаков особенное, даже у оборотней такого нет. Если зимний дух когда-то встречался с Синджеем, если тот хоть мимо когда-нибудь проходил, то непременно микмак вспомнит его запах и поймет, кто направлялся в «Омелу» под видом гоблинши.
Когда микмак скрылся, Мейса тихо проговорил:
— Видел, Куксон? Он догадался, что это не гоблинша, а кто-то другой.
Гоблин кивнул.
Прошли переулок, свернули за угол: вот и до «Омелы» добрались!
…Куксон ввалился в комнату, в которой жарко пылал очаг, рухнул в старое кресло и вскричал в отчаянии:
— Грогер, мы с Мейсой преступники! Нас ждет виселица!
Услыхав в голосе старого друга истерические нотки, Грогер тут же сунул ему в руку кружку до краев наполненную темной дымящейся жидкостью. Куксон сгоряча выпил залпом и некоторое время сидел молча, выпучив глаза.
— Повременим, пожалуй, с виселицей, — просипел он, когда снова обрел способность говорить. — И без того дел полно!
— Молодец! — одобрительно сказал Грогер.
— А то! — браво ответил Куксон и вскочил на ноги.
Неизвестно, каким напитком попотчевал его приятель, но только действие оно оказало прямо-таки удивительное.
По жилам ураганом пронесся огонь, мысли в голове сделались четкими и ясными, а страх и сомнения исчезли.
— Так, — проговорил гоблин Куксон голосом полководца перед решающим сражением. — Сиджей здесь, так что можно приступать!
… Однако ж, приступить к делу мгновенно, как Куксон того желал, не получилось.
Сначала арестантом завладел Грогер, неукоснительно соблюдающий обычаи гоблинского гостеприимства. Он настоял на том, чтобы Синджей мог привести себя в порядок после тюрьмы, умыться, переодеться. Одежду, приготовил заранее: поделился своей, хотя, как прекрасно знал Куксон, гардероб у приятеля был небогат. Но таков уж Грогер: последнее отдаст!
Потом пригласил Синджея к трапезе, хотя Куксон считал, что это лишнее. Три дня — это вам не три месяца или года, надо торопиться, а не за столом рассиживаться! Однако ж, спорить с Грогером не стал: понимал, что тот прав. «Омела» — его дом, а Синджей — гость, а каждый уважающий себя гоблин должен сначала угостить того, кто заглянул к нему в жилище, а уж потом — говорить о деле, даже если дело это касается убийства дорогого гостя: и такое бывало. Убить же гостя не накормив, не напоив — значило, навеки запятнать себя несмываемым позором.
Куксон плюхнулся на стул и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.
Действие волшебного напитка заканчивалось и гоблином снова овладело беспокойство.
Более всего на свете он желал, чтобы все закончилось как можно быстрее: беглый призрак — выслежен и уничтожен, неумирающие друзья снова оказались в безопасности, а он, Куксон, вернулся бы к прежней спокойной и приятной жизни.
И хоть твердил порой внутренний голос, предупреждал, что не будет больше прежней жизни, спокойно и приятной, гоблин его не слушал и стоял на своем: будет!
В конце концов, Куксон не выдержал, выскочил из-за стола и забегал по комнате.
— Куксон, Куксон! — заверещали говорящие поганки. — Не желаешь грибочка отведать?
— Цыц, проклятые!
— Ой, напугал, напугал! Говори лучше, будешь грибы есть или нет?!
— Отвяжитесь!
— Не хочешь, как хочешь. Спросить нельзя, что ли?
Куксон рысцой добежал до очага и повернул обратно, бросив взгляд на Синджея: долго он еще трапезничать собирается? Чай, не на торжественном обеде в Гильдии, можно и поторопиться! Иллюзию Мейса с него снял, потому что из постояльцев в ночлежке имелся только странствующий оборотень, который круглые сутки спал и просыпался только ровно в полночь, перекусить сырым мясом.
Остальные же жильцы разбрелись кто куда.
Наконец, миски опустели. Куксон уселся напротив Синджея, вытащил из кармана потертый кожаный браслет, протянул бывшему арестанту.
— Держи. Два года он тебя дожидался!
Синджей надел браслет, провел пальцем по серебряным накладкам.
— Тут все твои старые заклятья, — торопливо объяснил Куксон. — Я добавил еще парочку — для личной охраны. Если нужно еще что-то, только скажи.
— Посмотрим, — неопределенно сказал Синджей. — Грогер, призраки в твоей ночлежке все те же? Надо с ними поговорить, расспросить.
Тот кивнул.
— Прежние, только они попрятались куда-то.
Синджей поднялся из-за стола.
— Я разыщу.
— Вот-вот, разыщи! — торопливо согласился Куксон. — Ступай, ступай, не теряй время. Поговори с ними, узнай, что к чему!
Спровадив Синджей, Куксон присел на краешек стула, но тут же вскочил и снова принялся ходить из угла в угол. Как бы пережить эти три дня? Ах, заснуть бы и проснуться тогда, когда уже все будет позади! Да только ведь так не бывает…
— Хоть бы скорей все закончилось! — в отчаянии бормотал гоблин. — И станет все, как прежде: спокойная жизнь, зимние праздники. Я даже на всех парадных обедах присутствовать готов, клянусь, ни разу больше не пожалуюсь, что это — скука смертная! Слышишь, Мейса?
— Молчи, преступник! — сурово ответил мастер иллюзий, с интересом изучающий скромные винные запасы Грогера в маленьком шкафчике у очага. — На каторгу тебя отправить следует вместо зимних праздников и парадных обедов. Огромным уважением у каторжников пользоваться будешь: ты ведь, как-никак побег из тюрьмы организовал!
