Наталия Белкина - Принцесса Эрдо
Мнимый посланник Салара не боялся, что его обнаружат: мозг был занят болевыми ощущениями, ему было не до страха. Но и выдавать себя раньше времени он не хотел. Только через несколько минут боль вдруг немного утихла, и к нему пришло понимание, что рано или поздно его обнаружат и, конечно, сразу убьют. Нужно было что-то предпринимать, — возможно, если бой еще окончательно не утих, ему удалось бы выбраться из замка и скрыться в лесу. Он попытался поднять голову, но тут же взвыл от пронзившей затылок и шею боли. Ему пришлось снова опуститься на шкуры, разостланные заботливой рукой уже погибшего оруженосца. Сквозь пробивающееся сознание он мог слышать, как рыцарь не поверил в его скорую смерть, но сам воин сейчас лежал у разлома стены, пронзенный стрелой навылет. Бедняга, мог ли он думать, что полумертвый проповедник переживет его?
Один из салигардов, проходя мимо пролома, заглянул в него, но, не сумев разглядеть там ничего, в том числе и лежащее в нем беспомощное тело, прошел дальше и остановился возле завала у стены. Сократ мог видеть его. Рыцарь что-то заметил в куче соломы, камней и хвороста. Если бы брат мог полностью доверять своему зрению в тот момент, он решил бы, что это была безжизненно повисшая кисть руки, женской руки с тонким запястьем и длинными пальцами. Светловолосый салигард бросился к завалу и начал разбирать его. К нему присоединился слуга и еще кто-то. В глазах проповедника снова помутилось, они закрылись и опять погрузились в пустоту…
Фужак тем временем уже шагал по опустошенному подворью родового поместья Ульгерда, словно хозяин. Полы его рясы трепетали, будто не успевая за его стремительным шагом. Грозный посох зловеще вонзался в каменную кладку подворья, высекая искры. Аббат не боялся попасться на меч, копье или стрелу случайно оставшегося в живых или еще не разоруженного защитника крепости. Самоуверенность его никогда не покидала, а теперь его охватило еще и восторженное ликование, сходное с помешательством.
— Если этот лжепророк мертв, я хочу видеть его тело! — восклицал он, указывая в разные стороны своим монахам. — А вот барона я хотел бы взять живым. Этот приспешник дьявола заслуживает мучительной смерти на моих глазах!
Аббат словно безумствовал: он рыскал между трупами и ранеными, не обращая никакого внимания на стоны и мольбы о помощи последних, он заглядывал под шлемы, откидывал безжизненно повисшие головы, отыскивая своего главного врага. Но Ульгерда нигде не было. Тогда он подошел к одному из плененных воинов барона и остановился, пронзительно глядя ему в глаза.
— Где твой сеньор? Он сбежал из замка, словно трус? Говори!!!
— Он не мог сбежать, — ответил рыцарь, нисколько не боясь острого взгляда священника. Фужак давно перестал быть для него авторитетом, у этого воина уже имелся другой пастырь. — Не брать же ему пример с тебя!
— Что?!!
Аббат рассвирепел и, забыв о сане и достоинстве, с размаху ударил разоруженного рыцаря своим тяжелым посохом. Терпение начало оставлять его.
— Если он в замке, то почему мои люди до сих пор не нашли его жалкий труп?!
— Может потому что плохо ищут, а может быть, потому что он — не труп, — ухмыльнулся защитник замка, несмотря на стекающую со лба струйку крови.
— Может быть, может быть, только пока… — прошипел Фужак и тоже позволил себе усмехнуться:-Это даже лучше, если барон еще жив. Ведь тогда я лично смогу призвать его к ответу! Ну а где этот ваш брат?! Тот, кто задурил вам головы и заставил отступиться от законной веры?!
Он отошел от раненого рыцаря и оглядел всю толпу пленных, расположившихся возле сгоревшего донжона. В окружении копьеносцев стояли израненные и уставшие гвардейцы, рыцари и простые крестьяне. Теперь каждый из них ненавидел аббата, хотя еще недавно многие боготворили его, считая своим покровителем и защитником от гнева Салара. Каждый теперь верил в другие божьи законы, более справедливые и достоверные. Но аббат продолжал считать, что сила его слов и личности все еще может воздействовать на этих несчастных.
— Кто скажет, как нам отыскать вашего кровного брата, этого вруна и самозванца, тому я оставлю жизнь, отпущу грехи и заступлюсь перед вечно светлым!
Само собой из толпы не раздалось и звука, ведь никто их пленных и приблизительно не знал, куда в суматохе боя мог деться брат Ромеро. Лишь один из дворовых слуг, тот самый, который помогал оруженосцу барона вытаскивать Сократа из завала, мог бы точно указать то место. Он выдвинулся вперед и обратил на себя внимание аббата. Фужак подошел к нему, сощурив глаза:
— Ты хочешь что-то сказать?
В толпе пленных раздался недовольный гул.
— Я хочу сказать, аббат, что тебе никогда не найти нашего святого брата, — простодушно проговорил слуга. — Ведь он не простой человек, а посланец вечно светлого. Он прибыл, чтоб защитить нас, бедных и простых людей, от таких как ты, жадных и злых убийц, и поведать нам о том, что ты и твой орден скрывал от нас.
— И что же я скрывал от вас? — едва сдерживая ярость и покраснев, спросил Фужак.
— Что Салар вовсе не злой, а добрый, и он любит нас, простых людей.
Священник совсем не ожидал услышать что-то подобное из уст недалекого простолюдина, видно было, что он совсем растерян. Его ярость вдруг сразу перегорела, и он даже два раза глупо хлопнул веками, снова задав вопрос служке:
— Но я не расслышал, сын мой, или ты не сказал мне, где же теперь этот ваш святой брат?
— Наверняка улетел назад на небо, — все также бесхитростно поведал тот.
— Назад на небо? — крайне удивился аббат. — Так он что же с небес к вам свалился?
Слуга кивнул, и тут уж Фужак расхохотался, оглядываясь на своих монахов и гвардейцев, охранявших пленников. Те тоже принялись смеяться, вторя ему. Они не сразу заметили, что аббат внезапно стал серьезным. Оттолкнув, мешавшего ему пройти монаха, он направился прочь от толпы пленных, а его посох еще пронзительней заскрежетал по камням подворья.
— Еретиков нужно сжечь! Всех! Завтра же! После восхода! — выкрикивал он на ходу…
Эйдар не мог знать, что его избранница, его дама сердца, которую он считал таковой не смотря на то, что она нашла приют во вражеском стане, была принцессой далекой планеты. Он не знал, что ее жизнь была когда-то очень ценной и важной для этой планеты, и потому она была наделена отменным здоровьем и выносливостью. Откапывая ее тело из груды камней, соломы, обломков дерева, каменной крошки и пыли, он не надеялся на то, что она жива. Слишком обмякшим казалось ее тело, бледным исцарапанное и перепачканное копотью лицо, не было слышно дыханья, грудь оставалась неподвижной. Когда ее извлекли, наконец, из-под завала, осторожно уложили на разостланные прямо на земле шкуры, сын герцога Даберта все еще не мог поверить в ее гибель. Он опустился на колени рядом с ней, смертельно уставший, еще не совсем оправившийся от ранения и болезни и теперь почти лишенный надежды на счастье, приподнял ее голову и прижал к своей груди. Он был воином и не мог заплакать, рыдало только его сердце. Его отец, вошедший в захваченный замок вместе со своими слугами, увидел сына и подошел к нему. Слов утешения у него не было. Да они и не помогли бы.
