Юлия Горишняя - Слепой боец
— Борн, — сказал он, — я не покупал Дом Боярышника до пятого колена, это верно. Но и Дом Боярышника не покупал права требовать от меня работы как от наемника, — тем более на Моне, где и мне, и вам делать нечего!
— Тогда… — сказал Борн едва не сорвавшимся голосом, — между нашими домами не будет вовсе никаких покупок! — И когда корабли вернулись домой, эти слова, уж конечно, пересказали Хюдор вперед всех. Потому что они означали — не будет у Гэвина свадьбы. А Гэвин тоже уже озлился.
— Не бывать такому, чтобы женщина оказалась мне дороже моей чести! — сказал он.
И эти слова, конечно же, тоже пересказали Хюдор. На худое всегда найдется столько вестников — и откуда так богат ими становится белый свет!
А Гэвин пошел дальше. Для этого ему пришлось обогнуть Борна, потому что тот стоял, словно врос в песок, как каменный, — будто Заклинание Неподвижности на него поставили. Он стоял, все еще вскинув голову, как будто все еще смотрел на Гэвина, — которого перед ним уже не было.
— Ну вот, кто тебя просил! — сказал Сколтис. — Он ушел бы, ничего не сказавши. Он так бы и ушел. Ну вот, кто тебя просил, Борн!
— Это ничего не значит, — сказал Рахт. Он уже понял, что произойдет, если получится, что этими вот словами Гэвин только что закрыл им дорогу на Мону. Худо тогда придется Дому Щитов и всякому, кто стоит за Дом Щитов, осенью… а впрочем, какое там осенью! Прямо сейчас, когда пройдет у людей это их изумление. Гэвин все еще шел, пробираясь между сидящими, они на него недоуменно оглядывались, до задних рядов наверняка еще не дошли слова, прозвучавшие в середине, — там успели увидеть только то, как Борн вскочил. Если бы Рахт успел додумать до конца — о том, что худо тогда придется и ему тоже, оттого что он Гэвинов родич и обязан будет вступиться за Дом Щитов, — может быть, его это бы и остановило. Но времени на это совершенно не было, думать нужно было быстро и говорить нужно было быстро. — Это ничего не значит, — громко сказал Рахт, вставая. — Мы можем начать новое обсуждение.
На севере человек старается знать законы и обычаи для того, чтоб уметь их обойти, и уж Рахт-то — все так про него думали к тому времени — знает законы и обычаи лучше их.
— Мы можем начать новое обсуждение, — повторил Рахт, а потом повернулся и поглядел на Сколтиса. Ничего не говорил, — просто смотрел. Может быть, поэтому Сколтис помедлил со словами какую-то секунду, а его брат, сидевший рядом, в эту самую секунду подумал, что надо вмешаться, а может быть, и не подумал, а просто сообразил, что Рахт прав насчет нового обсуждения, — а может быть, и то и другое вместе, такое с людьми тоже бывает, когда надо быстро решать.
— Верно, Рахт, — сказал Сколтен тем успокаивающим голосом, каким заговаривал, оказываясь неподалеку, чтоб помирить и уладить. — Можем начать, это ты хорошо придумал.
У него немного по-другому повернуто было честолюбие. Его интересовала просто Мона.
А двое старших Сколтисов — во всяком случае, в глазах людей — всегда были как один. Всегда. Нынче зимой Сколтис, сын Сколтиса Широкого Пира, похвастался на пиру, что пойдет с Гэвином в поход, как мог бы похвастаться, что ограбит курган Айзраша Завоевателя. Как говорится, «была речиста брага с задором пополам».
И Сколтен тоже оказался в этом походе — ни словом, ни взглядом не показав, что это было не его решение. Между ними такие вещи получались без объяснений. И какие-то — оставшиеся неизвестными — слова Сколтиса умерли на том совете, не родившись.
— Что ты там стоишь, Борн, сын Борна, — сказал он спокойно, — садись. Капитанам полагается сидеть в первом кругу совета, а не стоять в шестом.
Тот вздохнул, оглядываясь, — как проснулся. И вот тут как раз взорвался Йолмер.
— Ну так я был прав или нет?! — завопил он радостно. — Прав я был, а?!
— Вот и держи свою правоту у себя между ног покрепче, чтоб не оторвалась!!! — рявкнул Борн.
И все-таки случилось бы на этом совете кровопролитие, если бы Йолмер не остался, как и был, человеком, от которого дыму много, а огня мало, — даже теперь, в лучшие свои времена.
— Это будет еще одна вещь, Борн, — сказал он звучным голосом, — еще одна вещь, о которой мы с тобой поговорим осенью на Скальном Мысу.
— О-бя-зательно, — ласково пообещал ему Ямхир.
А вот кому первому это показалось очень смешным, и он согнулся, разрываемый хохотом, — не могут определить даже рассказчики в скелах, очень любящие точность. Напряжение должно было прорваться чем-нибудь — и прорвалось. Это был грубый, жестокий хохот, от которого шарахаются лошади и демоны, но язык не поворачивается за него осудить. Гэвину этот смех, конечно же, тоже был слышен. Сын Гэвира все еще пробирался между задними кругами людей из своей дружины; эти люди, которые по большей части на советах попросту болтают между собой, только стараясь, чтоб вышло потише, и вспоминают про то, что от них нужен голос, лишь тогда, когда «кричат согласие» вместе с теми, кто в середине, узнавая, о чем кричали (не всегда, но случается), уже после совета, — эти люди сейчас отдали бы очень многое за то, чтобы море шумело потише и ветер не так свистел в тростниках. Но какое там! Даже Гэвин, с его волчьим слухом, не мог разобрать, что говорится в середине, — что там было сказано после восторженного вопля Йолмера, — и взрыв хохота был ему понятен не больше, чем остальным. Но ему-то, конечно, показалось, что смеются над ним. Для него на свете не было вещей, которые не относились бы к Гэвину, сыну Гэвира, конечно, если уж он их замечал.
«Каанг!»
В высоком небе серокрылые клинья, казалось, торили им дорогу к Моне.
«Каанг! Каанг!»
— У меня есть что предложить совету, — сказал Сколтис. Ему не у кого было здесь просить позволения. — Корабли, которые стоят тут, на Кажвеле, кроме тех, кто не захочет, могли бы пойти к острову Мона, потому что с тамошнего монастыря может быть богатая добыча.
В первом кругу не было Гэвина, который еще раз сказал бы «нет». Мало ли кто уйдет с совета — костровой, дружинник в сторожу, капитан по делу или без дела. Совету нужно только то, чтоб никто не сказал, что он против.
— Я согласен, — сказал Сколтен.
— Я тоже, — сказал Рахт.
— Хорошее дело. Быстрое, — сказал Кормайс. — Если не будем очень возиться, времени как раз хватит сходить на Мону, а там уже можно и домой. Ты как, Рмид?
— Да что тут говорить, — сказал Кормид и пожал плечами.
А Корммер заметил:
— Тут некоторые, может, думают, что мы им с Моны половину в общий котел привезем, — нечего!
И смотрел он при этом прямо перед собой, где рядом с опустевшим местом Гэвина сидел Йиррин, сын Ранзи.
