Юлия Набокова - Шерше ля вамп
Лицо его было совершенно серо, глаза полны тоски. Видеть это было невыносимо.
— Что-то случилось? — окликнула я его, чтобы хоть как-то отвлечь.
— Пустяки, — Аристарх пожал плечами. — Моника все принимает чересчур близко к сердцу.
— Так что случилось? — настойчиво повторила я.
— Влад Карасик попал под машину, — рассеянно ответил он.
— О боже! Он жив? — с беспокойством спросила я, вспоминая худенькую фигуру юного хакера.
— Да конечно, жив, — отмахнулся Аристарх. — Всего лишь перелом руки. Не о чем волноваться. Но ты же знаешь, у Моники с ним роман, вот она и переживает.
— А водитель? — Почему-то кажется очень важным задать этот вопрос.
— Скрылся. Это-то больше всего и разъярило Монику. У нее пунктик: преступник должен быть наказан. — Он запнулся и отвернулся к окну.
Но мне и так все понятно. Моника не верит в мою невиновность. И Аристарху не стоит надеяться на ее заступничество в моем деле.
— Как хреново год начинается, — вырывается у Аристарха. — Сначала Эдик, потом ты, сейчас еще Карасик. У всех, кто ко мне близок, сплошные неприятности…
Ну да, вспоминаю я, Влад, как и погибший Эдик, посвящен Аристархом, он его наследник по крови.
Я подхожу к Аристарху сзади и обнимаю его, шепчу, сама не веря в свои слова:
— Все будет хорошо.
Он порывисто прижимает меня к себе и повторяет, как молитву:
— Конечно, иначе просто быть не может.
Глава 11
Последняя ночь моей вампирской жизни
Ночь, когда мое сердце остановилось, началась с круассанов, тирамису, кофе латте и большой подарочной коробки, перевязанной алой лентой.
— У меня такое впечатление, будто настал мой день рождения, — пробормотала я, глядя на Аристарха, вошедшего в комнату с подносом в одной руке и подарком в другой. Еще более удивительным было то, что на нем был смокинг с розочкой в лацкане.
— Это еще не все! — Поставив поднос на столик, он вышел в коридор и принес еще одну коробку — поменьше размером.
Я потянула за ленточку первого подарка.
— Э нет! — Аристрах шутливо хлопнул меня по руке. — Сначала кофе и круассаны. А то остынут!
— Только не говори, что сам варил и пек. — Сгорая от любопытства, я отвернулась от подарков и взяла в руки теплый круассан.
— Не я. Лучший повар Парижа.
— М-м-м, — я проглотила кусочек, — охотно верю!
Пока я опустошала поднос, украдкой наблюдала за Аристархом. Вопреки моим опасениям, вид у него был не траурный, а скорее торжественный. Смокинг, роза в лацкане, до блеска начищенные туфли, тонкий аромат парфюма — он выглядел как жених в день свадьбы. При этом в его жестах и речи не было и тени волнения или намека на суетливость. Аристарх держался с большим достоинством, как и подобает старейшине. Пусть даже и разжалованному. Вот только глаза, запавшие, лихорадочно блестящие, выдавали его истинное состояние.
— А теперь — открывай!
Стоило отодвинуть в сторону поднос, как Аристарх уже протягивает мне коробки. Как будто ему еще больше, чем мне, не терпится, чтобы я их скорее открыла.
— Сначала большую, — командует он.
Я развязываю бант, снимаю крышку и замираю от восторга, выпуская на волю волну алого, как роза в кармане Аристарха, шелка. Пена кружева выплескивается наружу, растекается по моим коленям, льнет к пальцам.
— Какое великолепие! — зачарованно шепчу я, вынимая из коробки платье принцессы. С тугим корсетом, открытыми плечами и пышной юбкой, оно создано для сказочных балов, головокружительных вальсов, признаний в любви и поцелуев на летней террасе. Оно само совершенство. Чудо, созданное руками…
— Оскар де ла Рента? — не веря своим глазам, шепчу я, глядя на ярлычок. Эти платья носят арабские принцессы, самые богатые невесты мира надевают их на свадьбу, а кинозвезды блистают в них на церемонии вручения премии «Оскар».
— Тебе нравится? — с волнением спрашивает Аристарх.
Нравится ли оно мне? Платье от Оскара де ла Рента было моим самым заветным из самых несбыточных желаний. И вот мечта осуществилась — да только я не восточная принцесса, не счастливая невеста, ни кинозвезда на красной ковровой дорожке, а заключенная, которая ждет своей казни. Платье, которое обычно сопутствует самым счастливым моментам в жизни, станет свидетелем моих последних минут…
— Спасибо, — проглотив горечь, шепчу я Аристарху, благодарная за его щедрый порыв. — Это лучший подарок, который мне делали в жизни.
— Там еще туфли. — Он кивает на коробку поменьше.
Я замираю, держа платье на вытянутых руках — не в силах расстаться с ним ни на минуту, не в праве положить его на продавленный диван, и выворачиваю шею: что там, в другой коробке?
Аристарх понимает мои мучения и снимает крышку. Алые туфли, ослепительный лак, умопомрачительная шпилька, фирменная красная подметка. «Кристиан Лабутен»! Еще один символ роскоши и красивой жизни, о котором я всегда мечтала. И вот мечта сбылась, да только жить уже некогда…
С трудом отрываю взгляд от туфельного совершенства. Невыносимо расстаться с платьем — но кладу его в нутро коробки.
— Пожалуйста, верни их в магазин. А деньги отдай в первый детский дом, какой попадется на глаза.
— Тебе не нравится? — оторопело спрашивает Аристарх.
— Они стоят целое состояние! Я как-нибудь проживу и без этого. Тем более и жить-то осталось всего ничего. А кого-то эти деньги могут спасти.
— Ты сейчас же наденешь это, — твердо говорит Аристарх и добавляет, предупреждая мои возражения: — Это не обсуждается. Они только для тебя. И я обещаю, что детский дом до конца моих дней будет регулярно получать пожертвования от твоего имени.
Что ж, на такой компромисс нельзя не пойти.
— Ты не оставляешь мне выбора, — ворчу я, а пальцы уже тянутся к волшебному платью. — Выйди вон, мне надо переодеться.
Платье сказочное. Алое… Что ж, я рассматриваю себя в зеркале: в алом я ворвалась в Парижский Клуб, поправ вековой дресс-код, в алом все и закончится. Что ни говори, а цвет мне к лицу. Все портит только пожелтевший синяк от пальцев Андрея на открытом плече. Клеймо, низвергающее меня с пьедестала принцессы и выдающее во мне преступницу.
Я надеваю лодочки-«лабутены» и зову Аристарха. Он появляется на пороге с бутылкой шампанского «Вдова Клико» и двумя фужерами — как любовник, пришедший на романтическое свидание. Он доволен, засыпает меня комплиментами, чтобы скрыть свое смятение. Смятение отца, сделавшего подарок смертельно больному ребенку. Его руки дрожат, пытаясь открыть шампанское, а я отворачиваюсь, делая вид, что любуюсь собой в зеркале, а на самом деле не в силах смотреть в глаза самому родному вампиру на свете. Смерть — это не страшно. Самое страшное — это вот эти минуты, когда уже ничего нельзя изменить, когда с каждым мигом смерть подкрадывается все ближе. Мне легче, для меня скоро все закончится. У Аристарха самое мучительное впереди. На целую вечность. Не знаю, сколько веков понадобится, пока поблекнет перед его взором алый шелк моего платья, пока память сжалится над ним и сотрет из памяти этот день.