Таня Хайтманн - Оборотень
Когда официант ушел, она уже справилась с собой и была готова дать Эмме отпор.
— Информация о Давиде тебя не касается, — непререкаемым тоном заявила она. — Но если я не появляюсь с Давидом в привычных местах, то дело тут совсем не в том, что я не хочу с ним нигде показываться. Просто мы занимаемся другими вещами.
Язвительная улыбка Эммы говорила о том, что следует немедленно подробнее рассказать о своих занятиях, пока у нее не возникло неверное представление.
— Давид великолепно готовит, то есть он недавно обнаружил, что умеет это делать, и теперь экспериментирует словно сумасшедший. Кроме того, нам обоим нравится небольшой кинотеатр на углу рядом с моим домом и…
— Нуда, конечно! — ухмыльнулась Эмма. Увидев, что Мета чуть не задохнулась от возмущения, она с довольным видом принялась дуть на пенку кофе, который только что поставил официант. — Вообще-то мне следовало бы ревновать: мама вне себя из-за твоего молодого любовника, этого криминального субъекта. Твои отношения для нее — настоящая драма, и она всерьез считает, что общество только об этом и говорит. Но не стоит переживать, я с ней поквиталась, во всех подробностях описав, как Давид зарычал на нас во время твоей вечеринки. Ее потрясенное лицо мне все возместило.
Мета, откусив бриошь, чтобы выиграть время, наблюдала за официантом, который, прислонившись к барной стойке, устроил себе перерыв, держа в зубах карандаш, словно сигарету. Вполне вероятно, что он только недавно бросил курить.
— В отличие от всего остального мира ты, очевидно, придерживаешься мнения, что между мной и Давидом что-то серьезное.
Эмма удивленно приподняла брови.
— Да это же было ясно сразу, когда ты этого типа, который был совершенно невменяем, послала к себе в спальню, вместо того чтобы просто выставить за дверь. Но как я уже говорила, что бы он там ни делал, все правильно.
С тобой наконец-то можно начинать что-то делать, особенно теперь, когда ты перестала быть просто разряженной куклой.
— Значит, ты не считаешь, что отсутствие благотворного влияния Карла крайне жалким образом отражается на мне?
— Да ты радоваться должна, что избавилась от Карла! Я имею в виду, что теперь вам обоим есть кого любить: тебе твоего Давида, а Карлу — самого себя. — В ответ на ободряющую улыбку Меты Эмма добавила: — Самый лучший секс у Карла получается наедине с собой. Он такой эгоист в постели!
Эмма остановилась и так смутилась, что у Меты смех замер в горле. Но потом она одумалась. Карл — это история, а Эмма… Что ж, Эмма была сама собой — негодяйкой. Но при этом она была ее сестрой, причем единственной. Прежде чем Эмма начала оправдываться, Мета протестующе подняла руки.
— Честно говоря, я ничего не хочу знать. Давай поставим на этом точку, хорошо? — Эмма с благодарностью закивала. — Одно я обещаю, сестричка: если ты и дальше станешь считать меня глупой, будь готова защищаться. Больше я не буду реветь, если ты начнешь дергать меня за косички. Я просто возьму ножницы и отрежу твои!
Эмма заставила себя улыбнуться.
— Не будь такой многословной!
Но Мета не дала сбить себя с толку и, изобразив пальцами ножницы, сказала:
— Чик-чик!
Примерно три секунды Эмма сдерживалась, а потом захихикала. Это был самый дурацкий звук, который Мете когда-нибудь доводилось слышать, и она с удовольствием ее поддержала. Она с улыбкой смотрела на Эмму и наслаждалась неведомым до сих пор чувством того, что ей было уютно в обществе младшей сестры. Уже только потому, что Эмма открыто смотрела ей в глаза, и от ощущения, что их действительно что-то объединяет, Мете захотелось укрепить эти отношения.
— Итак, я не хочу развлекать тебя постельными историями, но могу рассказать кое-что другое, довольно необычное, — начала Мета.
Эмма вытерла черные потеки от смеха на щеках и посмотрела на нее с таким неподдельным интересом, что Мета тут же отбросила все сомнения.
— Недавно, когда я возвращалась из галереи, за мной шел волк.
Эмма надула губы и недоверчиво вздохнула.
— Волк? Ты все-таки решила меня позлить!
— Я знаю, это звучит безумно. Но я в этом совершенно уверена. Настроение тем вечером было очень хорошее, и я, вместо того чтобы как обычно вызвать такси, решила прогуляться.
— Ты что, вправду шла пешком? — недоверчиво переспросила Эмма.
— Да, хотя совесть меня и мучила. Давид постоянно говорит, что я должна возвращаться на такси, если он сам не успевает встретить меня из галереи. — Мета наморщила нос. — Он по-настоящему обеспокоен, хотя наш район самый безопасный в городе. Но я уже несколько раз его не послушалась. Не спрашивай меня, каким образом, но он всегда узнает об этом и становится бледным как мел.
То, что Давид так реагировал на подобные прогулки, удивляло Мету, но она объясняла это его видом в тот вечер, когда он явился к ней домой.
— А я-то думала, что мама отучила тебя от бродяжничества, как и от остальных дурных привычек.
Мета вздрогнула.
— Бродяжничества?
— Только не говори, что ты забыла о своей страсти бродить по улицам. По крайней мере, я прекрасно помню истерики мамы, когда она в очередной раз ловила тебя на прогулке. «Мамочка, но это же так здорово — бегать по опавшим листьям!» — передразнила Эмма детский голосок. — Такая дурацкая идея никогда бы не пришла мне в голову. Бродить по улицам… Такого никто, кроме тебя, в городе не делает. И на то есть свои причины.
— Интересно, какие же? — спросила Мета, вспоминая расстроенную маму, что-то ей говорившую. Вообще-то она не понимала и сейчас — куда уж там в детстве! — из-за чего весь сыр-бор.
Очевидно, ответ на этот вопрос был не очень-то легким, потому что Эмма в задумчивости прикусила нижнюю губу.
— Откуда я знаю, просто это так. Потому что можно встретить волка, как ты только что сама сказала… Или я что-то неправильно поняла?
Мета задумчиво кивнула, и Эмма заерзала под ее взглядом.
— Ну, рассказывай уже, — попросила она сестру.
— Уже совсем стемнело, когда я вышла из галереи. День оказался довольно напряженным, и было очень приятно просто пройтись. Освещенных центральных улиц, перегруженных транспортом, я старалась избегать. Я хотела только слушать постукивание каблуков по мостовой и чувствовать, как меня подгоняет в спину ветер. Проходя по узкому переулку, соединяющему две улицы, я вдруг что-то заметила…
