Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел "М. Л. Н. Гановер"

— Вы украли у них, — сказала Эя, вынимая из сумки мех с водой. — Они украли у вас. Так что, как мне кажется, вы равны. Вот, попейте отсюда. Это не только вода, так что сделайте только пару глотков.

— Эя-кя, — сказала Ирит высоким и беспокойным голосом, но не стала продолжать. Конь Большой Кае замотал гривой и дернулся в сторону, чувствуя недовольство всадницы. Эя с таким же успехом могла быть в одиночестве.

— Вот… вытяни твою руку. Это полоски серебра. Я сделала зарубки на каждой, так что ты поймешь, если кто-нибудь попытается подменить их. Здесь вполне достаточно для проезда до Сарайкета. Дорога, по которой вы идете, приведет вас к реке. День пути. Может быть немного дольше. Скажем, два.

— Спасибо, мисс, — сказал один из оставшихся двоих.

— Я полагаю, вы не разрешите нам поехать на задке вашей телеги? — спросил высокий мужчина, с надеждой в улыбке.

— Да, не разрешим, — ответил Маати. Был предел того, что могла разрешить Ванджит, и он еще не был готов к стычке. — Эя, мы и так потратили много времени.

Эя, не говоря ни слова и не поглядев на него, вернулась к повозке, взобралась на нее и снова углубилась в восковые таблички, над которыми сидела все утро. Маати тоже забрался на повозку и опять повел ее по дороге. Ванджит сидела сбоку.

— Она не должна была это делать, — прошептала Ванджит. Хотя слова были сказаны очень негромко, он знал, что Эя их услышала.

— Никакого вреда от этого нет, — сказал Маати. — Пускай.

Ванджит нахмурилась, но спорить не стала. Остаток дня она сидела рядом с ним, словно охраняя его от Эи, а та, со своей стороны, не отрывалась от табличек. Даже когда все остальные запели, чтобы провести время, она продолжала работать, уверенно и сосредоточенно. Но когда разговор перешел на то, надо ли ехать после заката, надеясь ночью достичь реки, она вмешалась и сказала, что надо остановиться. Она не хотела, чтобы Маати уставал больше, чем необходимо. Большая Кае тоже встала ее сторону, ради лошадей.

Женщины разбили маленький лагерь и распределили ночные стражи, поскольку они были близко от дороги. По вечерам Ванджит обостряла их зрение, но настаивала, чтобы на рассвете оно возвращалась к нормальному. Она, конечно, по ночам не дежурила. Как и Маати. Вместо этого он глядел на луну, повисшую в ветвях деревьев, слушал приглушенное уханье сов и пил ядовитый чай. Ванджит, Ирит и Маленькая Кае лежали в повозке, потуже завернувшись в одежду. Андат сидел рядом с поэтом, неподвижный, как камень. Эя и Большая Кае взяли первую стражу и сели спиной к огню, давая их неестественно острым глазам привыкнуть к темноте.

«Ты должен убить ее», — сказал он, и когда Маати отшатнулся — его слабое сердце билось, как сумасшедшее, — андат только посмотрел на него. Детские глаза, казалось, стали старше, словно что-то древнее надело маску ребенка. Он кивнул себе и неуклюже пополз обратно. Сообщение было передано. По-видимому, он предполагал, что остальное — дело Маати.

Он посмотрел на пиалу с темным чаем, которую держал в руках. Тепло из нее почти ушло. В глубине плавали маленькие кусочки листьев и корней. Ему в голову пришла хорошая мысль. Не, возможно, блестящая, но утром они доберутся до реки и наймут лодку. Стоило рискнуть.

— Эя-кя, — тихо сказал он. — Что-то странное с этим чаем. Ты можешь?..

Эя взглянула на него. В неясном свете луны и огня она казалась старше. Она подошла к дереву, у которого он сидел. Взгляд Большой Кае последовал за ней. Спящие в повозке не шевелились, но андат глядел на него, не отрывая глаз. Маати протянул пиалу, и Эя отпила из нее.

— Нам надо поговорить, — едва слышно сказал Маати. — Остальные не должны знать.

— На мой взгляд все в порядке. Дай мне запястья, — сказала Эя обычным голосом. Потом, тихонько: — Что произошло?

— Андат. Слепота. Он говорил со мной. Он сказал мне, что я должен убить Ванджит-тя. Это все его рук дело.

Эя стала сравнивать пульс в обеих запястьях и закрыла глаза, как всегда, когда сосредотачивалась.

— Что ты хочешь сказать? — прошептала она.

— Младенец всегда льнул к Ашти Бег. Это заставляло Ашти-тя чувствовать, что он любит ее. Ванджит стала ревнивой. Конфликт между ними — дело рук андата. Сейчас он считает, что мы боимся ее, и пытается меня использовать. Размягченный Камень тоже вовлекал Семая-тя в разного рода конфликты. Как и Бессемянный.

Эя отпустила его запястья и прижала кончики пальцев к его ладоням с видом покупателя на рынке.

— А это имеет значение? — прошептала она. — Допустим, андат манипулирует всеми нами. Что это меняет?

Эя отпустила его ладони, на ее губах появилась тонкая безрадостная улыбка. Что-то прошелестело в кустах, маленькое и быстрое. Мышь, возможно.

— Все хорошо? — крикнула Большая Кае от костра. В тележке кто-то простонал и зашевелился.

— Прекрасно, — сказал Маати. — Все хорошо. Только надо кое-что поправить. — Потом, тихо. — Сомневаюсь, что это что-то меняет. Ванджит, скорее, на стороне Ясности-Зрения, чем на нашей. Если это создание замышляет что-то против нее — и, на самом деле, я не вижу, почему нет, — оно в отличном положении, чтобы получить то, чего хочет. Все дело в Ванджит. Я знаю, что ей надо и чего она боится.

— Ты думаешь, она хочет умереть? — спросила Эя.

— Я думаю, она хочет перестать страдать. Она считала, что пленение андата утихомирит боль. Наличие ребенка. Месть гальтам. Сейчас у нее есть все, что она хотела, и, тем не менее, рана все еще болит.

Маати пожал плечами. Эя приняла позу согласия и печали.

— Если бы она не была поэтом, я бы ее пожалела, — сказала Эя. — Но сейчас она пугает меня.

— Маати-кя, — голос Ванджит, высокий и беспокойный, пришел из темноты за плечом Эи. — Что случилось с Маати-кво?

— Ничего, — сказала Эя, поворачиваясь. Там сидела Ванджит, волосы растрепаны, глаза дикие. Андат припал к ее груди. Эя приняла позу заверения. — Все в порядке.

Поэт и андат смотрели на Маати с выражениями недоверия настолько похожими, что это было жутко.

Истоки реки Киит лежали далеко на север от Утани. Потоки воды с горных кряжей, отделявших города Хайема от Западных земель, залили широкие равнины, собрались вместе и проложили себе дорогу на юг. Утани, развалины Удуна, и потом еще южнее, в широкую заиленную дельту на востоке от Сарайкета.

В самом широком месте река достигала полумили в ширину, но это было дальше к югу. Здесь, где предместье присело на берегу реки, вода была наполовину уже, ее гладкая поверхность сверкала, как серебро. Восемь нешироких улиц пересекали друг друга под непредсказуемыми углами. Собаки и цыплята делили между собой мир лаем и писком, зубами и клювами, пока Маати ехал мимо. Два постоялых двора предлагали отдых. Еще одна чайная была разрисована символами, утверждавшими, что в ней нет кроватей на съем, и неохотно предлагавшими свежую лапшу и старое вино. Воздух пах разложением и новым ростом, холодной водой и дорожной пылью. По улицам должны были бы носиться дети, крича, плача и играя, невинные и жестокие, одновременно.

Маати остановил повозку во дворе ближайшего к берегу реки постоялого двора. Большая Кае слезла с лошади и пошла договариваться о комнате. После происшествия с андатом было решено, что они всегда будут нанимать отдельную комнату с закрытыми ставнями и закрывающейся на засов дверью. И кто-нибудь будет всегда наблюдать за андатом. Если все пойдет, как он намеривался, они поплывут по реке еще до наступления полуночи, но все-таки…

Весь этот день Ванджит хмурилась все больше и больше. Еще дважды они проезжали мимо мужчин и женщин с бледной кожей и слепыми глазами. Двое просили подаяние на обочине дороги, еще одного вела на веревке какая-то старуха. Эя больше не настаивала на том, чтобы остановиться и помочь им. К счастью, на постоялом доме не было гальтских лиц. Ванджит задержалась в главном зале, ее рука лежала на плече Маати. Второй рукой она держала андата, спрятанного в одеяле. Тот лежал неподвижно, как мертвый.