Анна Кувайкова - Мантикора и Дракон. Эпизод II
Недалеко от них, опираясь на старый, местами проржавевший меч и поглаживая устроившегося на коленях филина, сидел седовласый старик Хемль, Оракул среди всего честного собрания. Глубокие морщины и подрагивающие пальцы выдавали в нем возраст, давно переваливший за десятки тысячелетий. Только тут тоже иллюзия беззащитности только что и была той самой иллюзией. Когда придет время, этот старец с легкостью закинет клинок на плечо и отправиться в новые миры, дабы там рассказывать новые пророчества, складывающиеся из безумных, подчас ему самому неясных видений, выбрасывая в мир очередное предсказание. И уже сами люди коверкают слова Оракула, ломая жизни и подстраивая вещие сказания под себя.
Ну а Хемль будет с улыбкой следить за ними сквозь всевидящее зеркало свое.
Нихт. Коротко остриженные темные волосы и хищный оскал на губах. Женщина нарочито медленно закинула ногу на ногу, позволяя оценить свой облегающий кожаный костюм, и медленно затянулась тонкой сигареткой, выпустив струю дыма в потолок. Кроваво — красные глаза с презрительным прищуром смотрели на остальных.
Нежно улыбнувшись ей в ответ, Хаос отсалютовал сестре по цеху, как говориться. В конце концов, его и Тьму практически всегда ставят на одну ступень в иерархии Древних. Так что, не смотря на едва ли не диаметрально противоположные взгляды на энное количество вещей, они вполне мирно сосуществовали, даже находя особое, извращенное удовольствие в стычках и боях с обязательным летальным исходом. Для тех, у кого в запасе вечность, смерть — всего лишь способ развеять скуку.
Заги, Луань, Дилло, Воттер, Айра, Диналь, Айсана, Идирг…
Лица, знакомые едва ли не с пеленок, пресытившиеся обычными радостями и теперь разгоняющие собственную грусть и одиночества, управляя оставшимися в Аранелле потомками. Или наблюдая за играми тех, кто стоит выше них в пантеоне и гораздо сильнее.
Что возвращает к причине внеочередного сбора. К спору между Хаосом и Матерью Землей, о чем — то перешептывающейся со своим… Спутником. Правда, начинать разговор первым стихий не собирался, с небывалым для себя терпением ожидая прибытие последнего члена пантеона, более известного как Судьба. Хаос весьма справедливо сомневался, что дорогая мамочка упустит такую возможность, как поиграть на нервах сыночка, да еще и с его разрешения. Не то, что бы они действительно были родственниками, все — таки мужчина старше по праву первородства и при желании (предварительно поборов лень) вполне мог поставить ее на место или даже уничтожить. Но так было положено
И хотя Хаосу откровенно наплевать на всякие нормы и правила, здесь приходилось придерживаться оных, не смотря на все внутреннее сопротивление и не желание подчиняться, кому бы то ни было.
Возле уха раздался звук, весьма похожий на низкое, басовитое мурлыканье. Улыбнувшись, он снял с плеча своего фамильяра — шуршуна. Существо длиною с половину руки, с мягкой, нежной серебристой шерсткой, стоящей дыбом и оттененной более темным подшерстком. Домашний любимец заинтересованно шевелил остроконечными ушками, топорщил длинные усы и периодически пускал когти в ноги хозяина, намеренно оставляя затяжки на брюках. Длинный тонкий хвост с объемной, распушенной кисточкой на конце, так и норовил попасть в нос Хаосу, вызывая у того искреннюю улыбку и смех. А так же громкое чихание на весь зал, отражавшееся от стен многократно усиленное эхом. Почему — то коллеги по пантеону каждый раз так и норовили подпрыгнуть от неожиданности. Звали сие чудо изобретательности самого стихия просто и понятно — Шуршик.
Убрав кончик хвоста шуршуна от своего лица, Хаос ласково погладил фамильара за ушками, аккуратно вытащив когти из ткани брюк. Недовольно поворчав, из чистой вредности, Шуршик потоптался на коленях хозяина и свернулся в клубок, свесив кончик хвоста в сторону и спрятав мордочку под лапы. При этом одно ухо легло, второе же осталось стоять торчком, как будто магическое создание внимательно следило за происходящим, ничего не упуская из виду. Мурлыкать он так и не перестал, наслаждаясь почесыванием.
— Ой, какая прелесть, — к нему подошла одна из Древних, на несколько рангов ниже его. Кто — то из молодых, да ранних. Хаос прошелся оценивающим взглядом по довольно — таки женственной фигуре, мысленно поморщившись. Никакой силы, нулевое влияние генома на потомков, зато амбиций…
Впрочем, последнее как раз и не удивляло.
— Вы о ком, дорогая? — вежливо улыбнувшись, стихий приготовился к выслушиванию комплиментов в собственный адрес, уже приготовив перед мысленным взором операционный стол и наточив скальпель. Только препарирование надоедливых мелких божков и богинь помогало выдержать такие собрания и не устроить что — нибудь в стиле «Это я все сделал?! Да быть того не может, клевета!»
— Ваше животное. Такой милый зверек…
«Милый» зверек приоткрыл один глаз и широко зевнул, демонстрируя набор мелких, острых как бритва зубов, недвусмысленно намекая, что готов пустить их в дело при необходимости. Покушаться на целостность шкурки Шуршика мог только его владелец, ну или близкие родственники. Смотря какое у шуршуна будет настроение.
— Ой, какая прелесть! — с еще большим восторгом и придыханием заявила девица, все же решив, что станет первой, кто не пострадает от ревностного отношения фамильяра к себе и хозяину.
Блажен, кто верует.
Крик переполошил все честное собрание, однако заметив причину и определив источник диких воплей, Древние вернулись к неспешному обсуждению своих дел, игнорируя жалобные взгляды девочки.
— Шуршик, — укоризненно протянул Хаос, стараясь не расхохотаться.
Любимец повернулся вокруг свои оси и поставив лапки на грудь мужчины, преданно заглянул к нему в глаза. У самого же Шуршика они были золотисто — зеленого цвета.
— Ня? — мурлыкнул шуршун, потершись мордочкой о подбородок владельца. — Няяя?
— Ня, — машинально откликнулся стихий, запуская пальцы в длинную шерстку и поглаживая нежившегося под его прикосновениями зверька. — И в кого ты такая вредность…
Хитро прищурившись, Шуршик загадочно промолчал, снова свернувшись в клубок на его коленях и игнорируя все еще прыгавшую вокруг их кресла девицу, трясшую пострадавшей конечностью.
— Оно меня укусило! — наконец, остановившись перед стихием, возмущенно пропыхтела девушка, сунув ему под нос покрасневший и начавший опухать палец.
— «Оно» сейчас еще и за что — нибудь другое укусит, — спокойно откликнулся Хаос, невольно сжав пальцы и не давая возможности Шуршику поквитаться с настырной приставалой. Шуршун едва слышно зарычал, вздыбив шерстку на загривке и вдоль всего позвоночника.
Посверлив парочку злым взглядом минуты три, девчонка презрительно фыркнула и удалилась. Любимец щелкнул зубами, демонстрируя весьма недвусмысленные намерения в отношении определенной части тела нахалки. Заметив это, Хаос снова начал поглаживать чувствительные местечки за ушами любимца, спускаясь ниже, к основаниям тонких крыльев, сейчас спрятанных в специальных кожистых складках вдоль позвоночника. Мужчина не сомневался, что его фамильяр уже обдумывает планы мести в отношении возмутительницы спокойствия, шуршуны были разумны и обладали достаточно развитыми умственными способностями, не говоря уж о природной вредности и мстительности. Как это у него получилось, Хаос сам не особо понимал, но результат ему определенно нравился.
Он уже успел снова заскучать и начать подстраивать мелкие пакости в духе малолетнего шалопая, когда резко потемнело и подул холодный, северный ветер. Вместе с этим раздался зловещий гогот, пробирающий до костей. Яркая алая вспышка и посреди зала стоит миниатюрная девица, с ирокезом, ядовито — розового цвета, проколотыми ушами с несколькими кольцами в них, ярким макияжем и с минимумом одежды на тонком, худеньком тельце. Сегодня Судьба решила довести до инфаркта самую слабонервную часть собравшихся, тех, кто никогда не видел и не знает, что за зверь такой — Судьба.
— Трепещите, смертные, — громовой голос прокатился по залу. — Ибо сюда явился тот, кто вправе карать вас или миловать!
— Опять, — устало вздохнув, Хаос потер переносицу. Склонность к эпатажу за его «маман» водилась всегда. Она упивалась тем впечатлением, которое производила своими выходками и откровенно издевалась над окружающими. Хотя, когда надо было, Судьба становилась серьезной и совершенно адекватной, словно снимала надоевшую за века маску вечной ненормальной.
Древние молча слушали пропитанную пафосом и самовосхвалением речь женщины. Однако, никак не реагировали, лишь периодически кто — то издавал сдавленный смешок. Складывалось впечатление, что они ждут, кто же остановит этот поток словоизлияний. И какое — то шестое чувство подсказывало стихию, кто этот смертник…
