Кирилл Манаков - История хорошего человека
Возвращение к обычному восприятию на этот раз произошло почти незаметно. Причина этого - тишина, царящая в таверне. Разбойники молча стояли, неотрывно глядя на то, что осталась от Мали. Мне стоило поднять глаза, как толпа дрогнула и отступила на несколько шагов. Зазвенел упавший нож, и, словно услышав сигнал, разбойники бросились к выходу, крича и отталкивая друг друга.
А я бросился к столу - туда, где последний раз видел Мотта. Оправдались самые худшие ожидания: Ночной Хозяин раскинув руки лежал на спине и смотрел безжизненным взглядом в потолок таверны. Мне не надо было дотрагиваться, чтобы понять причину смерти. Укол в сердце длинной и тонкой иглой - любимым оружием Шашуновских подручных. Я тяжело опустился на стул. Глупая ирония - двадцать лет назад именно я забрал жизни самых близких людей Малыша Мотта, а теперь стал невольной причиной его гибели. И что, теперь тоже предаваться рассуждениям о том, что он исполнил свое предназначение, как и Мали?
Я поймал себя на мысли, что, наверное, впервые в жизни в смертельном поединке старался сохранять жизни противников. Да, Шашун должен был умереть, но остальные... возможно, они такие же мерзавцы, как и их главарь, но я не судья, и действовал исключительно по необходимости. Большинство из валяющихся на полу разбойников были живы. Но это происходило до того, как пришел гнев, придавший мне новые силы. То, что случилось после, можно описать поговоркой, ходящей среди маронских селян: "лютый как лють лесная". Точнее состояние не определить. Переходу в состояние всемогущества, всевидения и холодного спокойствия предшествует истинно лютая злоба, ярость и готовность без сожаления разорвать голыми руками любого встречного.
И тут меня, наконец, достал приступ дикой усталости после невероятного сражения. И снова дикий голод скрутил спазмой желудок, и я набросился на оставшуюся на столе еду. Не могу вспомнить, когда получал такое наслаждение. Мне было все равно, что это - жареная баранья нога или засахаренные ягоды, я поглощал без разбора, жадно запивая пивом - никаких других напитков разбойники не признавали.
Сложно сказать, сколько длилась эта безумная трапеза. Насыщение пришло вместе со сладкой истомой, теплой волной растекшейся по телу. Не было сил двинуть рукой, ноги стали ватными, а глаза слипались, словно намазанные густым медом. Последний образ, промелькнувший перед внутренним взором, прежде чем я провалился в забытье - это печальное лицо мамы.
Липкое и мерзкое. Согласитесь - неприятная мысль при пробуждении. Я поднял руку к лицу и уловил неприятный запах свернувшейся крови. Несколько секунд вообще был не в состоянии понять, где нахожусь. И это - удивительно, е могу припомнить, чтобы подобное случалось со мной прежде.
Я с трудом приподнялся на локоть. Звезды заглядывали в распахнутое настежь окно таверны, и легкий ветерок скользил по дощатому полу. По всей видимости, уснув, я свалился под стол. Не хотелось думать о том, что во время сна я был совершенно беззащитен. Оказывается, открывшиеся способности имеют довольно неприятную обратную сторону.
Не собираясь долго задерживаться в таверне, я остановился на выходе. Сегодня многое происходило впервые, не могу сказать, что стал излишне сентиментальным, скажем так: к моим понятиям о долге прибавились новые пункты. Помимо порожденного Башней долга Убийцы, неумолимо влекущего к жертве и неистового желания спасти семью, я ощутил искреннюю потребность совершать поступки, свойственные обычному, нормальному человеку. Конечно же, понятия "обычный" и "нормальный" представлялись мне в идеализированном варианте, хотя кому еще как не Убийце знать возможную низость "обычной" человеческой натуры.
Следующий час я потратил, копая могилы для Мотта, Мали и Шашуна, больше тел в таверне не оказалось. Скорее всего, выжившие разбойники, придя в себя, поспешили убраться. На счастье, никто не обратил внимания на объятого мертвым сном Убийцу.
Я попытался вспомнить молитву, произносимую священником при прощании с покойным. Попытался - и не смог. У меня совершенная память, раскрывающаяся словно книга, по которой можно восстановить мельчайшие деталей событий, произошедших десятилетия назад, кроме, правда, закрытых по воле Мастеров, но нужные сейчас слова были не доступны. И тогда я закрыл глаза и обратился к Создателю как мог, своими словами.
Никогда прежде не доводилось мне разговаривать с Создателем. Владетель никогда не был богобоязнен, любую религию он рассматривал, прежде всего, с точки зрения пользы для собственной власти. Хотя Храмы поддержали бывшего Первого Министра после свержения Императора, у него, как, кстати, у многих жителей Столицы, сохранилось настороженное отношение к священникам. Во многом, кстати говоря, обоснованное.
Будь я на месте Создателя, то никогда не доверил бы этой публике представлять свои интересы на земле. Мастера тем более не собирались уделять время религиозному воспитанию. О чем судачат кумушки на рынке и обыватели в трактире за кружкой-другой пятничного пива? Ясное дело: "а наш-то, с квартального Храма, опять нажрался. Деньжищ на поминках содрал, да и нажрался". Судачить-то судачат, да вот только если беда какая настоящая - куда первым делом идут? К чиновникам это, правда, не относится. Не то что запрещено - нет такой статьи в Уставах и Уложениях, но и не одобряется. Увидят тебя пару раз в Храме, напишет какая добрая душа докладную - и все, об экзаменах на следующую ступень можно забыть. Хотя по большим праздникам приходят бумаги из Столицы - обеспечить столько-то и столько-то лиц мужского пола чиновного сословия на службе в таком-то Храме.
Нет, Владетель вовсе не был гонителем Храмов, он иногда самолично появлялся на праздничных богослужениях, чем вызывал несказанный восторг паствы. Но при этом он же решительно пресекал не только любые попытки вмешательства в политику, но и даже робкие советы слуг Создателя. И сан священника вовсе не был защитой от наказания.
А у меня именно сейчас возникли вопросы к Создателю. Возможно потому, что я только что похоронил двух человек, отдавших жизнь за меня. Как много я должен узнать, и как долго не решался, или не умел спросить. Скажи, Создатель, что мне делать, кому верить, куда идти? Я все сделаю сам, ты только скажи.
Доверять Владетелю? Ну, нет, легче доверять песчаной змее которая известна нравом коварным и вероломным. Жаль, что особые способности Убийцы можно использовать только для Большой Охоты. Возможно, я сделал ошибку, приняв новую цель, а не бросился на выручку жены и ребенка. Только поздно об этом сожалеть, Большая Охота прекратится только тогда, когда один из двух - Убийца или жертва - закончит свой земной путь.
