Анастасия Вихарева - Тайны гор, которых не было на карте...
После сытного обеда Манька и Борзеевич расслабились, наслаждаясь девственной природой и жмурясь от солнечного света. Манька жалела только об одном, что так и не увидела весны. А без весны, без подснежников лето было неполным, даже такое красивое. Думать о будущем не хотелось, но мысли приходили сами собой. Оставалось не так уж много времени, когда они достигнут цивилизованной части государства. С Вершины Мира она видела, что гор оставалось всего три, одну они прошли. Две не десять, когда каждая гора выше другой в два, а то и в три раза. И она лениво размышляла, чем проткнуть Благодетельницу и вампира: осиновым колом, стрелой, или пытать их живой водой и крестом крестов… За приятными мыслями, о Горынычах Пекельных она вспомнила не сразу, но вспомнила — и настроение упало ровно наполовину, она сразу же вернулась в свое бытие, в котором Борзеевич, подперев голову руками, лежал на животе и тупо, облизываясь, пялился на гнезда орущих птиц, облепивших все скалы неподалеку.
Из-за гнезд и норок шла драчливая разборка. Манька с любопытством проследила за его взглядом — наверное, Борзеевич думал о яйцах, которые должны были быть в гнездах. По скалам стайками лазили пушистые зверьки, выгибаясь и ловко прыгая, пытаясь забраться в гнездо, или промышляли под скалами выпавшими птенцами. Мелкие песцовые и лисьи охотились и за теми, которые замешкались и проглядели врага. Расстраивало то, что птицы проносились над головой тучами, не упуская возможность угодить фекалиями прямо на голову, наказывая тем самым пришлых.
— Многие водоплавающие не улетают никуда, озеро не замерзает и рыбы много, — сказал Дьявол, заметив, как Борзеевич рассматривает толстого ленивого гуся, имеющего красный гребень и грудь. — Это, Борзеевич, человеку уже не увидеть, таких в мире нет. Посмотрел и забудь, не разевай роток на чужую собственность! Манька, ты так и не загадала желание! — напомнил он, углубляясь в изучение структуры ложного опенка, который она ему вернула недоеденным.
Борзеевич оставил гуся, стянул ботинки, развернул портянки и проверил состояние своих ног.
— Ни единой потертости! — удивился он, разглядывая портянки, поднеся их к носу. — И не пахнут, чистые!
— Сносу им не будет! — заверил Дьявол, откладывая опенок и принимаясь за разрез в своем плаще. Место выреза срослось, но срослось неровно. Дьявол сделал надрез и обрезал лишнее, сметав место разреза ниткой.
— Что-то в голову ничего не приходит, — пожаловалась Манька, подсаживаясь ближе. — Давай помогу!
— Нет, Маня, этот плащ мне зашивать. Не суметь тебе! Это такой плащ, который волочиться за мной повсюду. И если скажу ему: стоять, будет вечно стоять, пока не заберу.
— И взять никто не сможет? — удивилась Манька, вспоминая, как уютно ей под ним спалось. — Да ну! — не поверила она.
— А ты попробуй, — предложил Дьявол, усмехнувшись и защипнув краешек плаща в руке. — О, ты еще не представляешь, что такое укусить не в землю, а в сознание…
Манька поднесла руку, но не успела она дотронуться, как плащ набросился на нее, мгновенно объедая плоть на глазах.
Манька взвыла, отскочила, с ужасом уставившись на пораженный участок кожи и объеденные пальцы, которые болтались костяшками на неизвестно чем. Слезы текли по ее лицу — боль была такой сильной, и пораженная кожа чернела так быстро, захватывая новые участки, что она не сомневалась, что кроме обеда материя плаща впрыснула в нее яду. Вся боль, о которой она знала, не стала бы и сотой долей того, которая волнами врывалась в ее сознание.
— Я сам! — сказал Дьявол, зажимая запястье, чтобы остановить распространение заражения. Манька вдруг поняла, что не чувствует ничего, кроме боли, как будто у нее не было тела.
Борзеевич, заметив необычное свойство плаща, вскочил с круглыми от ужаса глазами, далеко отбрасывая портянки, которые повисли на ветке дерева и, поддавшись общей панике, перегрызли ее, упали и поползли к Борзеевичу.
Борзеевич, петляя, бросился наутек за спину Дьявола и умирающей Маньки. Дьявол паники не ожидал…
— Борзеевич, не борзей, подбери, а то обидишь! — строго сказал он. — Так и мир миру недолго скормить… Я же сказал, подбери, черт ты этакий, они чувствуют твой страх!
Дьявол поднял Борзеевича за шиворот из-за себя и бросил в сторону портянок, которые уже подползали, пробуя на зуб все, что им попадалось. И как только Борзеевич оказался рядом, они набросились на него, обмотавшись вокруг ноги, и тут же успокоились, согревая его светлыми чувствами, отчего по лицу его потекли слезы, так приятно их было носить, и так страшно он был ими напуган, в основном Манькиным криком.
— Успокойся! — устало приказал Дьявол, махнув рукой Борзеевичу. — Тебя же защищали! Знамение тебе, что только ты поладил бы с ними!
— А что мне делать-то, чтобы не кусались? — прохрипел Борзеевич осипшим голосом.
— Погладь их, они это любят! — сказал Дьявол сердито. — Тут такая больная Манька, а ты о себе только думаешь! Будь добр, принеси живой воды! Всего делов-то было пальцы отреставрировать, а теперь всю руку придется лепить из пустого места!
Борзеевич встал на цыпочки — осторожно ступая по земле, побежал к бутыли, которая стояла у костра.
— Быстрее!!! — заорал на него Дьявол, сверкнув глазом.
Борзеевич, заметив свет в глазах у Дьявола, припустил бегом, неся бутыль на вытянутых руках.
— И ты не кричи! — устав от воплей и крика, устало сказал Дьявол, положив вторую руку на ее лоб, отчего боль утихла, или ей только показалось, потому как увидела она себя со стороны.
Как в Аду, когда вдруг потеряла связь с матерью.
И видела она, как повалилась наземь, придерживаемая Дьяволом, как Борзеевич поит ее живой водой, как Дьявол что-то сказал своему плащу и тот поехал в сторону Маньки, снова присасываясь и выплевывая мясцо, которым обрастали ее пальцы, вытягивая обратно боль и гадость, которую сам же и впрыснул. Рука ее поначалу заболела, потом стала розоветь, потом исчезли все симптомы…
И тут Манька оказалась сама в себе.
— Ну вот! Как новые! — сказал Дьявол, проверяя состояние ее руки. — Пальцы болят?
— Нет, вроде бы, — ответила Манька, пошевелив рукой. — Что это было-то?
— Это плащ у меня такой. Он тоже между Раем и Адом проткнутый и проверенный. Коричневая чума на все, что мне не хочется видеть. Образчик параллельности и воспитан до ужаса, — гордо произнес он, накрываясь плащом с необыкновенной к нему любовью. — Мы с ним Край земли и Начало. Вреден, знаю, но вредностью от меня заразился. Пока на мне, мне мог бы грозить только полный идиот.
— Ну, вообще-то, и без него не особо отваживались бы! — порадовалась Манька за Дьявола, покосившись на мирно лежавший рядом плащ. Значит, для устрашения у него был не только Ад…
