Андрэ Нортон - Бархатные тени
Миссис Билл или миссис Плезант? Кто из них рассказал Алену правду? И если это миссис Билл, то почему Ален не узнал ее… хотя его знакомство с мачехой было мимолетным, а позднее эта женщина искусно маскировалась…
Теперь я, наверное, уже никогда и ничего толком не узнаю, но это не моя печаль.
– Сам мистер Соваж не пострадал?
Я задала единственный вопрос, который мог дать мне хоть немного душевного покоя. Однако голос мой был холоден и ровен, словно наши отношения никогда не были ближе, чем между работодателем и служащей. А может, это и вправду было так? Женщина, не имеющая опыта, в подобных вопросах так легко поддается самообману.
– Он получил несколько ссадин и легкую рану в руку. Ничего серьезного.
– Какая удача. Но вы окажете мне честь, выполнив мою просьбу? – Я не могла больше говорить с ней об Алене.
– Разумеется. Если вы решили уехать, Тереза может сегодня вечером проводить вас через бухту. Поезд на восток уходит завтра утром. Я дам вам денег.
– В долг. На востоке у меня есть накопления, из которых я вскоре расплачусь с вами.
Я хорошо поняла, что крылось за предложением Терезы в качестве спутницы – миссис Дивз хотела доподлинно увериться в моем отъезде. Она могла не опасаться. Я ожидала, что она немедленно уйдет, но она замешкалась в дверях, с любопытством разглядывая меня.
– Вы уверены, что хотите этого… так вот сразу уехать?
К этому моменту я так устала, что с трудом выносила ее присутствие. Но я все еще владела собой.
– Абсолютно уверена. Я благодарю вас за помощь. Теперь, если вы не возражаете, я должна отдохнуть, чтобы сегодня вечером уехать.
– Конечно.
Но даже держась за дверную ручку, она все еще смотрела на меня с жадным любопытством, будто не могла поверить, что скоро я навсегда исчезну из ее жизни. Возможно, она и хотела сказать еще что-то, но сочла за лучшее промолчать.
Меня тревожила собственная слабость. Однако следовало собрать все силы, потому что мне предстояло сделать две вещи, прежде, чем смогу отдохнуть. И я к ним приступила, как только вернулась Фентон.
– Фентон, я уезжаю сегодня вечером. Поскольку я не в состоянии нести много багажа, уложи, пожалуйста в саквояж мои туалетные принадлежности, чистое белье, и те вещи, которые будут мне необходимы во время недельного путешествия в поезде. Затем, будь добра, упакуй остальные мои вещи и проследи, чтобы их переслали по адресу, который я тебе оставлю. Но не укладывай платья, сшитые здесь…
Теперь она уставилась на меня прежним упрямым взглядом, запомнившимся мне с первых дней нашего знакомства. Но ее раздражение не могло меня остановить.
– Прежде, чем начнешь, пожалуйста, принеси бювар. И – это самое главное, Фентон, – ты ни в коем случае не должна никому говорить о моих намерениях. Можешь ты поклясться мне в этом?
Я не сводила с нее пристального взгляда, принуждая поклясться. Несомненно, ей можно было доверять: дав однажды такое обещание, она бы его непременно сдержала.
Ее крупное темное лицо вспыхнуло, и она молитвенно сжала руки:
– Пожалуйста, мисс Тамарис… пожалуйста, и не просите меня! Хозяин…
Я вздохнула.
– Хорошо, Фентон. Я скажу тебе, почему я так поступаю, и ты можешь ответить, если спросят. Со мной случилось нечто, столь глубоко изменившее мою жизнь, что я сама себя больше не узнаю. Я должна уехать отсюда, где все напоминает мне об этом. Я знаю, что так будет лучше для всех. Ты понимаешь?
Она смотрела на меня так же внимательно, как и миссис Дивз. Лицо ее по-прежнему было несчастным, но она кивнула, словно против воли.
– Мистер Соваж не станет тебя обвинять. Я напишу письмо, которое ты ему передашь после моего отъезда. Там я объясню ему все, что чувствую, и почему должна уехать домой.
– Раз вы так говорите, мисс Тамарис… но… можно я поеду с вами? Вы недостаточно здоровы, чтобы путешествовать в одиночку. Посмотрите на себя – вы так слабы, что даже через комнату не сможете перейти!
– Я чувствую себя много лучше, чем выгляжу, Фентон. И как только уеду отсюда, почувствую себя еще лучше.
Но, положив бювар на колено, открыв чернильницу и приготовив бумагу и перо, я обнаружила, что не могу подобрать нужных слов. Я не могла доверить бумаге свои сокровенные чувства, даже если единственный человек, который прочтет письмо, сразу же его уничтожит. Наконец я начала без обращения, хотя сердце мое говорило «Ален», на что я не имела права.
«Вы поймете мои чувства. Я должна оставить арену событий, причинивших мне такую боль. И, уезжая, я не могу придумать лучшего способа попрощаться, чем этот, ибо обнаружила, что не в силах видеться ни с кем из тех, кто был свидетелем моего унижения. Жалость и презрение в равной мере невыносимы. Если я уеду, возможно, со временем я сумею забыть».
Вышло сухо, но других слов я найти не могла. Я положила листок в конверт и запечатала его. Затем я позволила себе расслабиться, ибо действительно нуждалась в отдыхе.
Хотя глаза мои были закрыты, я слышала тихие шаги Фентон, исполнявшей мои указания. Потом я, должно быть, задремала. Меня разбудило прикосновение Фентон к моему плечу. Передо мной на столе была накрыта основательная трапеза.
– Прежде вы не поели, – сказала она так, будто ожидала моего отказа, – но теперь это необходимо, мисс Тамарис. Иначе у вас не хватит сил добраться до поезда.
Пока я ела, она заговорила снова:
– Миссис Дивз… она говорит, что Тереза проводит вас через бухту. Почему не я?
– Потому что я поручила тебе, Фентон, две очень важных задачи – передать письмо и позаботиться о моем багаже.
– О, мисс Тамарис, я хочу поехать с вами… насовсем. Вы не сможете позаботиться о себе, я же знаю!
Я покачала головой.
– Фентон, на востоке я не вела такой образ жизни, при котором нуждаешься в услугах горничной. Ты была очень добра ко мне, и я глубоко признательна за все, что ты для меня сделала. У меня есть для тебя маленький подарок. Он достался мне от моего отца.
Я достала одну из памятных вещей, хранившихся в шкатулке – резной крест из слоновой кости, обвитый виноградной лозой.
– О, мисс… – На глазах ее были слезы.
Я вложила крест ей в руку и спросила чуть поспешнее, чем хотела:
– Не можешь ли ты найти мне вуаль?
Она убрала крест в карман передника и подняла со стола мою дорожную шляпу с приколотой плотной вуалью, способной полностью скрыть мое лицо. Она также создавала почти траурное впечатление – но разве я не в трауре по самой себе, по прежней, какой я никогда не буду снова?
Мой свободный плащ тоже был черного цвета, а под ним у пояса висел кошелек с одолженными у миссис Дивз деньгами. Был тот час, когда в залах почти никого нельзя было встретить, поскольку постояльцы отеля переодевались к обеду. Фентон, подняв мой саквояж, ревниво держалась за него, пока Тереза, уже в чепце и шали, дожидалась у двери номера. Мы вышли черным ходом и спустились по служебной лестнице на улицу, где нас уже ждал экипаж.
