Галина Ли - Своя дорога
Ее противник валялся неподалеку, раскинув во все стороны оставшиеся конечности.
Обошлась с ним оборотень немилосердно: из восьми лап уцелели только пять, двух черепов, как небывало, а оставшийся лишился своей верхней части.
Только на дне черепной коробки еще виднелось немного ядовито-зеленой жижи.
Но все равно, даже в таком потрепанном виде паук казался живым и опасным.
Надо и его покрошить в труху! Вот переведу дух и завершу начатое оборотнем.
Я присел рядом с Агаи, он суетливо шарил по карманам.
Наконец, сирин выудил маленькую серебряную бонбоньерку, извлек из нее круглое драже, темно коричневого цвета, засунул конфету в рот и протянул коробочку мне, сопроводив это невнятной фразой,- От нефров.
- Спасибо, не надо, - отказался я от лечебных сладостей.
Ну их, еще не известно на что они действуют. К тому же мои нервы не пострадали.
Зато сообразительная Морра, воспользовавшись моментом, тут же стянула леденец. Волшебник возражать не стал, видно решил, что ребенку успокоительное тоже не помешает.
- Есть мысли, откуда приползла эта гадость? - поинтересовался у волшебника.
- Колдун нашлал, - шепелявя из-за конфеты, признался сирин, подтверждая мою догадку, - ну тот, с Пуштоши.
Лицо Агаи при этих словах скривилось как от горького.
А вот нечего благотворительностью заниматься! Повесили бы старого пердуна и хлопот бы не знали.
Я не стал напоминать аптекарю о промашке. Сам уже, поди, винится.
Хорошо еще, что никто не пострадал.
- Что делать с костями будем? - спросил у волшебника, рассматривая недвижный остов и стараясь не вдыхать глубоко разом провонявший тленом воздух.
Пока я дрался, смрад от разложившейся плоти до носа не доходил, зато сейчас… Или, может, пока насекомые двигались, они не пахли?
Рош- мах тоже фыркнула, потерла морду лапами, словно пытаясь соскрести с нее нечто противное, вскочила на ноги и потрусила к реке.
Опять, наверное, нахваталась пастью гнилья.
Мы с сирин понимающе переглянулись - нелегок воинский путь оборотней, приходится зубами драть всякое дерьмо.
А кто заставлял? Сидела бы себе в магическом круге вместе с супругом, не пришлось бы пачкаться.
Путь Таниты лежал мимо поверженного врага. И в тот момент, когда огромная кошка почти миновала тело паука, насекомое неожиданно выкинуло вперед уцелевшие конечности и, прежде чем мы успели опомниться, вонзило в оборотня жала.
Рош- мах взвыла от боли, одним ударом лапы содрала обломки черепа с монстра, а потом рухнула на землю, открыв пасть в беззвучном мяуканье.
Мы оказались у лап раненой кошки с сирин одновременно. Агаи опустился на колени, обнял подругу и разразился потоком ненужных слов. А я сделал то, что должен был сделать с самого начала: разрубил паука на множество мелких кусков.
Моя вина! Поленился. Ну кто же знал, что в нем еще остались силы на последний бросок?! Эх, кабы волшебник умел время вспять поворачивать…
Я сел рядом с оборотнем. Сирин уже немного пришел в себя, и сделал первую толковую вещь: позвал девочку.
Только вот, когда подошла Морра, надежда на счастливый исход растаяла.
Малышка тронула пальчиком край раны и… отчаянно разревелась. Видно с ядами маленькая целительница справляться не умела. Сирин побледнел, как покойник, а рош-мах хрипло рыкнув, лизнула его руку шершавым языком, словно извинялась за что-то.
Твою мать…
Я не знал, что делать. На первый взгляд рана не выглядела смертельной: небольшая царапина с неровными, словно разъеденными кислотой краями. Однако девушке сразу стало плохо: мышцы обмякли от слабости, глаза заволокло мутью, и шерсть вокруг пасти намокла от слюны.
Сирин попытался прижечь рану магическим огнем, но без толку - яд разошелся по крови и теперь убивал рош-мах.
А мне оставалось только одно - сидеть, с бессильной горечью и злобой на весь мир, и смотреть, как умирает друг. И еще приглядывать за почти обезумевшим волшебником, который с отчаянья может такого наворотить, что трупов станет на три больше.
Таните между тем становилось все хуже. Звериная ипостась уже не спасала, хоть она и живучее человеческой в несколько раз: дыхание стало прерывистым, шерсть словно вымокла, слиплась и потускнела, из носа и глаз потекла сукровица. Приступами накатывали судороги, и тогда лапы рош-мах вытягивались, как деревянные.
Я не знаю, что думал Агаи, а мне стало ясно - чуда не произойдет, девушка не проживет и часа. В какой-то момент это понял и сирин. И тогда в его глазах зажегся огонь мрачной решимости идти до конца: волшебник отбросил в сторону бесполезные книги и попросил помочь вынести Таниту на ближайшую поляну.
Когда я выполнил его просьбу, юноша сел рядом с возлюбленной, прижал к груди оскаленную, хрипящую морду оборотня и приказал, - Уходите!!! Оставьте нас одних!
Я не двинулся с места. В таком состоянии Агаи способен учинить над собой все что угодно.
Волшебник, словно прочитав мои мысли, нехорошо усмехнулся, - Я не стану убивать себя. Обещаю!
Ладно. Поверим.
Я подхватил на руки рыдающую Морру. Девочка вцепилась в меня так, словно в ее жизни больше никого не осталось.
Да, милая, теперь я снова твоя нянька. Вряд ли сирин способен нормально себя вести и думать ближайшие десять дней.
- Не меньше, чем на двадцать шагов уйдите!!! - догнал нас крик колдуна.
Я снова остановился, озаренной одной мыслью, которая мне очень не понравилась, - Агаи? Ты знаком с некромантией?
Чем Ирия не шутит, вдруг он готов из рош-мах упыря сотворить, лишь бы не расставаться.
- Нет, Дюс, и даже если знал, то все равно не смог бы воспользоваться, сирин эта сторона магии не дана.
Голос волшебника стал усталым и обреченным, и он прошептал, - Уйди, как друга прошу, уйди! Дай мне с ней побыть последние минуты.
Я развернулся и отправился восвояси, отсчитав двадцать шагов. Даже добавил еще парочку, на крайний случай. И сидя на земле, с малышкой на руках, которая начинала громко кричать при первой же попытке оторвать ее от себя, дал клятву - чтобы со мной не случилось, я найду эту мстительную скотину и сверну голову! И одену ее на кол, чтобы издалека было видно. А если меня убьют, то… Явлюсь бестелесным духом, доведу маглука до сумасшествия, а потом исхитрюсь, сверну ему шею, оторву голову и одену на кол! Пусть даже это будет стоить пребывания в садах Ирия.
Я не умею печалиться, а тем более лить слезы. Запретил себе это лет десять тому назад, после потери второго напарника, но сейчас гибель рош-мах снова возродила в груди ноющее чувство утраты.
В девушке было слишком много жизни, чтобы вот так… глупо погибнуть.
