Григорий Павленко - Империя
— Конечно же, нет, — согласился горец, — но я говорю не о том, чтобы дать ему отпор сейчас, нет. Сейчас мы слабые, как котятки, а он силён, как медведь. Конечно, он нас раздавит, если мы ему фигу покажем.
— Тогда о чём ты говоришь, Ро? — спросила Велена, окончательно потерявшая мысль.
— Я говорю о нас. О тебе, мне и чёрненьком. Если мы сейчас казним Донака, то мы сами уже не сможем называть себя правыми. Мы станем трусами, слабаками и ничтожествами, которые будут смиренно принимать каждое слово этого вашего Императора и думать про себя: «ну что я могу поделать, он ведь правитель, да и требует не слишком многого». Когда я был совсем мальчишкой, я говорил с Хальгой, этой зеленомордой бестией, которую по какой-то странной причине считают Богиней. Она тогда много о чём говорила, но я запомнил только такие слова — «Вы, люди, обладаете удивительным даром. У вас есть душа, власть над которой имеете только вы сами. Вы можете сделать её крепкой, как камень, или мягкой, как гнилое дерево, можете сделать её светлой, как солнце, или чёрной, как ночь. Все в вашей власти, вы можете быть сильными или слабыми. Можете предавать друзей или быть им верными, можете любить или ненавидеть». Так вот. К чему я это говорил, хотите вы узнать? А к тому, что если Донак умрёт по нашей вине, то это станет гнилью в наших душах. Мы совершим предательство, настоящее предательство, и сделаем это по собственной воле. А если мы пустим в наши души эту гниль, то тогда уже не станет у нас сил для того, чтобы противостоять всему остальному. Мы станем такими же, как и люди в этом проклятом городе — улыбка на лице, вера в голове и пустота в груди. Да, Хотар, я уже успел прогуляться по Соладару, и скажу тебе, горцы в своё время брали рабов в Империи. Да, было дело. Но штука в том, что все те рабы, что жили у нас, гнили душой, они подчинялись нам и гнили. И здесь, в Соладаре, живут те же самые рабы с гнилыми душами. Они могут свободно ходить по улицам, могут свободно молиться своему Богу, но ошейники висят у них на шеях, а духи их такие же мягкие, как гнилое дерево. Тьфу. Ублюдки.
После этой речи и Велена, и Хотар застыли в гробовом молчании, которое первым нарушил южанин, который услышал кое-что, весьма сильно пошатнувшее его веру в мироустройство:
— С тобой говорила Богиня?..
Ещё около часа потребовалось Хароуделу для того, чтобы рассказать южанину, что горские Боги были куда более реальными, чем тот же Единый Бог. Только вот Хотар, в отличие от Велены, вообще ничего не знал о вере горцев, и Ро пришлось рассказывать ему обо всех трёх Богах.
— Ятур — самый главный и самый поганый из них, — говорил горец, — характер у него был словно мешок с дерьмом. Но, несмотря на это, был силён, как хрен знает кто, а умище у него был как у целой толпы шаманов. Самое интересное — Ятур был человеком, как вы и я. Самым лучшим из людей, как говорила Хальга. После смерти своей Ятур нашёл свой покой в свете солнца, и теперь его почитают как Бога, благодаря которому случается рассвет.
— Но… — начал было Хотар, однако Ро тут же оборвал его:
— Знаю я, что солнце и без него прекрасно по небу гуляет. Это же просто сказочка красивая. На самом деле Ятур сидит где-то на небе да ржёт как конь над нашими неудачами. Я ведь говорил, что он тем ещё поганцем был? Угу, говорил. Вместе с Ятуром были Хальга и Торг. Первая была хозяйкой земли, а второй повелевал зверями. Вот они-то и живут у нас в горах и болтают с теми, кто к ним в пещеры захаживает.
— Любопытно, — сказал Хотар, постучав пальцами по столу, — природа, зверь и человек. В каком-то роде отражение всего мира. Любопытно.
— Не знаю, не знаю, — покачал головой Хароудел, не имевший в данный момент совершенно никакого желания вести заумные разговоры о сущности Богов и прочей дребедени.
Велена же слушала горца вполуха. Сейчас её куда больше занимали те слова, что Хароудел сказал про Императора, Донака и людей Соладара. Неужели он был прав? Неужели эти люди стали рабами того, кто клялся быть столпом, поддерживающим их свободу? В этот раз ей не удалось прогуляться по городу, она лишь мельком видела Соладар и его жителей, а затем была вынуждена отправиться на совет. Но что, если Ро прав? В Империю определённо пришли новые порядки. Теперь в цене была рабская преданность своему хозяину — Императору. И требование казнить Донака вполне могло быть попыткой посадить Корантар на поводок, с которого они уже вряд ли смогут без труда соскочить.
«Да что ты такое думаешь? — спросила себя Велена, — он ведь Император, и его слово должно быть для тебя законом, а мыслишь, как настоящая предательница! Ты служишь Катарской Империи, как и все люди Корантара. Не тебе решать, прав ли Императорский указ или не прав, твоё дело — просто подчиниться…»
— Или не подчиниться, — негромко сказала она, отвечая своим мыслям.
— Чего? — Хароудел и Хотар уставились на Велену.
— Давайте не будем пороть горячку, — она взглянула на друзей, — завтра на совете я все-таки попробую ещё раз поговорить с Императором о судьбе Донака и добиться решения, которое устроило бы нас обоих.
Неожиданно в комнату, где собрались корантарцы, заскочила Милли. Служанка была одета в красивое платье зелёного цвета и сейчас очень даже походила на какую-то знатную особу. Только вот манеры простой жительницы Корантара ей скрыть никак не удавалось.
— Так. Вы двое, — она поочерёдно указала на Ро и Хотара, — быстро в свои покои! Солнце уже село, а вы у леди толпитесь, как чёрт знает кто. Вы вообще представляете, что о ней могут в столице подумать, если узнают, что у неё вечерами какие-то непонятные мужики сидят? А?!
— Эм… да, мы, действительно, лучше пойдём, — пробормотал Хароудел, вставая из-за стола. Хотар, распрощавшись с Веленой, также последовал его примеру. А когда они вышли из комнаты, Милли укоризненно посмотрела на свою хозяйку и сказала:
— И как вам не стыдно, леди?
— Милли, мы просто сидели и разговаривали, — попыталась оправдаться та.
— Да знаю я, что вы болтали. Но вы сами-то подумайте, леди. Мы сейчас не в Корантаре сидим, где все друг другу друзья и братья. Это же сама столица! Богом проклятый Соладар, где все только и делают, что распускают слухи друг о друге. Я-то тут пять лет жила в своё время, и прекрасно помню, как можно легко распрощаться со своей репутацией. Так что больше никаких ночных посиделок!
— Но Милли…
— Никаких «но»! Вам тут уже цветы шлют, а вы мне возражать ещё думаете.
