В. Бирюк - Догонялки
И вот мы, пригибаясь в темноте к высокой траве, пошли по сырому лугу к костру у лодочки.
Я очень боялся. Так сильно, что даже вспотел. Даже на моих собственных премьерах такого страха не было. А ведь мы серьёзные залы собирали. Театральные, конечно. Не стадионы, но всё-таки. А здесь-то…
У прогоревшего костра на кучах веток сидели двое из «гостей». Оба уже придрёмывали, когда из темноты ночи в круг слабого багрового отсвета вдвинулась полностью обнажённая женская фигура. Постояла на краю освещённого пространства, тяжко вздохнула и сняла со своих плечей руки, которыми старательно закрывалась. Встряхнула распущенными волосами, извечным женским движением поправляя их, отводя за спину. Безвольно уронила руки, постояла так мгновение и, чуть всхлипнув, повела ладонью вверх по бедру, по талии, по рёбрам. Демонстративно сжала и оттянула сосок левой груди большим и указательным пальцами, несколько жеманно оттопырив остальные. Выждав мгновение, снова нервно вздохнула, неуверенно переступила на месте и, с отчаянной решимостью, вставила средний палец другой руки между своих слегка раздвинутых ног. Затем, после очередного глубокого вздоха, наполненного безысходностью и неизбежностью, медленно провела им вверх по животу, между припухлостями едва начавших формироваться грудей, по тонкой шее. До подбородка, до самых губ. C несколько глуповатым видом маленького ребёнка, сунула палец в рот. Мгновений пять-шесть она обсасывала свой палец, не отрывая широко распахнутых глаз от мужчин по другую сторону костра, словно пребывая в раздумьи: а чего бы ещё хорошенького сделать? Потом вынула палец изо рта и медленно, считая про себя по-даосски, что было видно по движению её губ, три раза поманила пальчиком караульных. Один из них, как сомнамбула, поднялся и двинулся к девушке. Осторожно, плавно. Чтобы не спугнуть… «чудное виденье». Она, не поворачиваясь, не отрывая остановившегося взгляда от двигавшегося к ней молодого мужчины, продолжая замедленно помахивать пальчиком, начала почти незаметно отступать в окружающую темноту. Словно желая исчезнуть, раствориться в ней. Но, казалось, темнота отступает вместе с девушкой — отсветы костра, играя на её белом теле, не отпускали её. Свет тянулся за схваченной им жертвой, лишь добавлял ей живости своими оттенками красного на её коже, игрой своих теней на её теле. Чудилось, что внезапно возникшая мраморная статуя, особенно белая на фоне окружающего со всех сторон мрака, одновременно и оживает, согреваемая костром, и отступает, растворяется в темени глухой осенней ночи за её спиной. Это медленное, текучее движение, переливающееся из видимого в невидимое, на грани света и тьмы, на грани человеческого восприятия, действовало завораживающе. Мужчины неотрывно смотрели на женщину. А она, не моргая, глядела ни них. Казалось, невидимые нити мужских взглядов, привязанных к женскому телу, постепенно натягиваются в тишине осенней ночи, натягиваются до предела и вот-вот порвутся.
Второй стражник попытался остановить плавно обтекающего костёр напарника, не отрывая взгляда от женщины протянул к нему руку и… упал на спину, негромко хрипя, судорожно дёргая ногами, выгибаясь всем телом и быстро затихая. А девушка отступала во тьму, во мрак окружающего мира, и парень шёл за ней, не отрывая взгляда, не обращая внимания на треск прогорающих сучьев в костре, на далёкий крик ночной птицы, на недолгую возню за своей спиной. Улыбаясь всё увереннее, всё конкретнее… Вдруг он подпрыгнул на месте и рванулся к девушке. Та взвизгнула, резко разрывая тишину, в которой прежде были лишь шипение пламени, ночные шорохи да плеск рыбы в реке. Резко отступила, споткнулась, падая на спину. Парень с разбега, выставив вперёд, как ныряльщик, руки, прыгнул на это обнажённое, беззащитное, столь привлекательное в темноте белое женское тело… и страшный удар в бок торцом мгновенно вылетевшей из темноты еловой жерди изменил траекторию его полёта.
Сухан одинаково уверенно работает обоими концами рогатины. И средней частью — тоже. Беззвучно корчившееся тело недавнего «соискателя» было перевёрнуто на спину, рогатина положена поперёк шеи… Как прижать палку одной ногой и топнуть другой — я своему «ходячему мертвецу» показывал. Стандартный «горлолом». Я ещё приводил в чувство совершенно очумевшую Елицу, как Сухан уже принёс одежду свежепреставившегося покойника. Проводя пальцем по вылинявшей красной вышивке на правой стороне ворота трофейной рубахи из сероватого небелёного полотна, он, в ответ на мой вопрос, провёл идентификацию этнической принадлежности покойника:
— Мокша.
Никогда не слыхал про такой народ. Чуть позже меня просветили. То, что в моё время называется мордва, является, на самом деле, двумя разными народами с разными языками. Кстати, себя они мордвой не называли. А самоназвание по смыслу — довольно распространённое. Типа: «настоящие мужики». Вот эти мокши — более восточная мордва, чем другие — эзря. Народы разные, но странно близкие:
«Ой, вечером ложится сурский эрзянин, думая,
Утром просыпается сурский мокшанин, гадая…».
Ещё одна этнографическая загадка. Когда эзря и мокша говорят на своём мордовском языке — они друг друга не понимают, переходят на русский. А вот чтобы одному стать другим, по приведённой цитате из песенного фолька, достаточно ночь переспать.
С чем это сравнить? Для русского человека… аналогов я не знаю — славянские языки все как-то понятны, или при написании, хоть в кирилице, хоть в латинице, или при медленном произнесении. Вот разве что из этнографии:
«В каждом большом финне живёт маленький русский. Когда финн напивается — русский вылезает».
Какой-то аналог вот этой мордовской песни: вечером упал одним человеком — пьяным, утром встал другим — непохмелённым. Да и общение схожее: убедившись во взаимном непонимании языка, русский и финн нормально переходят на иностранный, на английский.
Для меня мордва — это помесь Мордора (ну, «Властелин Колец» в обработке Гоблина) и Арзамаса. «Эрзя-маа» — земля народа эрзя. Это слово — «маа» — «земля», часто встречается в угро-финских языках. И в русской топонимике.
Кострома — не то от «костра» — одеревеневшей часть стебля прядильных растений, льна, конопли. Не то — от костра. Спутники Магеллана назвали остров к югу от найденного ими пролива — «Огненная земля» — именно за обилие костров ночью.
Вязьма — Васа-маа. Про династию шведских королей — Ваза — слышали? Между речкой — притоком верхнего Днепра и королевским домом Швеции — никакой связи нет. Кроме финского языка: первый Ваза начинал свой путь к трону в Стокгольме с большого камня в фамильных владениях в Финляндии, в полусотне километров к северу от Хельсинки.
