Софья Ролдугина - Белая тетрадь
Максимилиан вскользь провел мне рукой по лицу. Задумчиво коснулся языком кончиков пальцев, пробуя слезы на вкус.
— Но все же есть вещи, изменить которые нельзя. Да, можно самому забыть о них, заставить забыть и других тоже. Можно притвориться… надеть маску, как ты говоришь. Но правда от этого никуда не денется.
Я еле волочила ноги, пытаясь понять, к чему он клонит. Получалось плохо. Но под воздействием глубокого, спокойного голоса тугой комок в горле, не дававший дышать, начал постепенно рассеиваться. Да что со мной такое? Я вроде не была склонна к истерикам по поводу и без.
— … А правда такова: я шакаи-ар. Это не национальность и не род деятельности, Найта, — он улыбнулся, виновато и скованно. — Я принадлежу к принципиально иному народу. И то, что для меня естественно, для тебя может показаться отвратительным и даже страшным.
— Максимилиан, может, ты и телепат, но я-то нет, — прервала я его, от смущения начиная злиться. — Говори прямо, или не говори вообще. При чем здесь расовые различия?
— При всем. Ты злишься на меня за то, что я влез в твои мысли. Но, прости меня, я из них и не вылезал, — рука соскользнула на талию. — С тех пор, как мы покинули Зеленый, я находился в постоянном контакте с твоим сознанием. И для меня это естественно. Я не понимаю, почему люди считают свои мысли чем-то сокровенным. Вроде как перед собой не стыдно, а перед другими — стыдно. И, если честно, я был бы совсем не против, если бы кто-то сейчас читал меня. Я немного соскучился по этому чувству… Вот тебе и первое отличие.
Я внутренне похолодела, вспоминая свои ощущения от попадания в крылья. Нет, я, конечно, всегда знала, что он меня читает, но это знание было подсознательным и ненавязчивым. Сейчас же горячая волна стыда залила краской лицо.
— И все же не вполне понимаю, при чем здесь моя… влюбленность, — я с трудом заставила себя произнести это вслух.
Князь почему-то избегал встречаться со мной взглядом.
— Твоя «влюбленность», как ты говоришь, имеет вполне определенные причины. Ты была права, когда предполагала, что я пытаюсь тебя охмурить. Только вот причины не вполне политические. И отсюда — второе отличие. Дело в том, что мне нужна эмоциональная «подзарядка». Постоянно. А способов получить нужный накал чувств не так уж много.
— Я помню, — усмехнулась я. — Ударить, напугать, поцеловать. Так ты говорил, когда объяснял механизмы утоления вашего голода? Что ж, спасибо, что решил не калечить.
Значит, я для него просто батарейка. Источник питания. Причем и в прямом, и в переносном смысле. Я нервно хмыкнула. Ксиль поморщился:
— Нет. Не просто батарейка. Поверь, я очень хорошо к тебе отношусь. Ты дорога мне не только как источник нужных эмоций. Просто для меня… для нас, — поправился он. — … это значит нечто иное, чем для людей. И любовь в том числе. Я не уверен, что способен на это чувство… в человеческом понимании. Шакаи-ар эгоистичны.
— Можно подумать, я надеялась на взаимность, — проворчала я. Как ни странно, от его нелепых и обидных признаний мне стало лучше.
— Надеялась, — снисходительно улыбнулся князь. — Боялась себе признаться, но втайне надеялась. И я не мог не счесть это для себя полезным.
— Вот зараза! — вспылила я, стряхивая с талии уже не столько поддерживающую, сколько обнимающую руку. — То ты нарочно говоришь гадости, то сочувствуешь, то я тебе дорога, то ты меня используешь… Да ты хоть когда-нибудь бываешь искренен?
— Я всегда искренен, — улыбнулся князь, притягивая меня обратно. — Просто я так устроен. И это — отличие номер три. Играю на нервах, держу в напряжении, довожу до нервного срыва. А когда получаю то, чего хочу, раскаиваюсь в своем поведении и стремлюсь загладить вину.
— Ты просто не умеешь держать себя в руках, — возразила я, опираясь на плечо. Обида обидой, но в третий раз уклоняться от объятий, против которых я, в принципе, ничего не имела, было откровенным лицемерием. Особенно если учесть, что обнимал меня эмпат. — Всем нам иногда хочется сказать что-то лишнее, хлопнуть дверью или довести до слез. Не со зла, а просто так, из спортивного интереса, получится — нет.
— Но люди могут сдержаться. А я — нет, — просто ответил Максимилиан.
— Что, все так серьезно?
Он рассеянно кивнул, снова отводя взгляд. Я помялась, но все-таки задала вопрос вслух:
— Скажи, Максимилиан… А это твое… то есть ваше свойство… В общем, ты когда-нибудь жалел, что ты такой… несдержанный?
— Дело не в несдержанности или самоконтроле, — внезапно мне показалось, что глаза у него стали темными и страшными. Меня охватило какое-то иррациональное отвращение, будто я смотрела в колодец, на дне которого лежал гниющий труп — и противно, и рассмотреть хочется. — Эх, Найта… Ты не понимаешь, да и не можешь понять… О какой «сдержанности» может идти речь, если я двое суток пытал своего единственного друга только потому, что моя жертва на охоте умерла слишком быстро и я остался голоден? А он… — в голосе Ксиля не было ни грана раскаяния, только какое-то злое веселье. — Ты представляешь, когда я пришел в себя и понял что натворил, он улыбнулся и сказал — бывает. И среди наших это считается нормальным. Нормальным…
Только увидев ужас в моих глазах, Максимилиан осекся и ласково провел ладонью по щеке.
— Теперь ты понимаешь, дурочка? — он произнес это так нежно, что даже «дурочка» прозвучало не так обидно.
— Ты говорил сейчас о Тантаэ? — спросила я, уходя от ответа. — О том времени, когда вы жили в замке вдвоем?
— Да. Я много тогда натворил такого, чего бы себе сейчас не позволил.
Я потерла виски, избавляясь от ощущения неподъемной тяжести. Было почему-то очень грустно. Ксиль говорил о страшных вещах с непостижимым для меня равнодушием. Как будто остывшую золу ворошил. Но этой золы было столько, что невольно напрашивался вопрос: каким же тогда страшным был пожар?
— Знаешь, после того, что ты сейчас рассказал, я уже никогда не смогу тебя осуждать или злиться за плохое поведение. Да и любого другого шакаи-ар тоже, честно говоря… — неохотно призналась я. А, ладно. Не скажу вслух, так в мыслях прочитает.
— Значит, мне не стоило этого говорить, — заключил князь. И неожиданно признался: — Вообще-то я рассчитывал на противоположную реакцию. В смысле, хотел немного заглушить твои романтические порывы, — пояснил он в ответ на недоумевающий взгляд. — Так будет лучше. Особенно после того, как все закончится.
— Что закончится? — под ложечкой засосало.
— Наше путешествие. При любом исходе переговоров через неделю мы расстанемся и вряд ли увидимся когда-нибудь еще.
![Юлия ВАРИУН - ВСЕ БЕДЫ ОТ ЖЕНЩИН, или Приключения Странника[СИ]](/uploads/posts/books/44384/44384.jpg)
