Ольга Погожева - Я стану твоим врагом
Марион только сглотнула, глядя в изменившееся лицо молодого лекаря. Януш сломал всякие границы — вежливости и этикета, установившиеся между ними — своей несдержанностью, и горе, закравшееся в её сердце, выплеснулось в ответ:
— Твоё лекарство её не спасло! — выкрикнула баронесса, дёрнувшись из хватки лекаря.
— Не спасло! — выкрикнул в ответ лекарь, перехватывая её вторую руку, взметнувшуюся, чтобы отпихнуть его с пути. — Потому что было слишком поздно! Слишком поздно, Марион! И в этом нет ничьей вины. И твоей — тоже нет…
Марион дёрнулась и снова удивилась — Януш, никогда не казавшийся ей достаточно крепким, сумел удержать её, не позволив и шагу ступить от себя. Даже слегка встряхнул, заставляя сделать шаг назад, прочь от постели королевы. Баронесса попыталась вывернуться, ещё и ещё, едва не выкручивая руки молодому доктору — а затем сдалась, сникла, позволяя Янушу обнять себя.
— Ваша милость… — несмело позвала Юрта, не зная, прогонять ли горничную, или уже оставить всё как есть: похоже, мир катился в самую бездну, и дёргаться было бесполезно.
Марион судорожно выдохнула, глядя поверх плеча лекаря на тихую Таиру — и отстранилась, посмотрев ему в глаза. Мысль, мелькнувшая в голове, отрезвила быстрее, чем все усилия утешавшего её доктора. Януша разыскивают. Если по её вине лекаря поймают…
— Тебе нужно уходить, — взволнованно проговорила воительница. — Собирайся, я проведу тебя. Скоро здесь будет много народу, нам нельзя рисковать. Юрта!
— Я позабочусь обо всём, — отозвалась верная камеристка, подавая лекарю его плащ. — Миледи! Едва не забыла, дурья башка… Вот, вам письмо из дому, — Юрта достала из фартука сложенный кусок пергамента, передавая его баронессе. — А ты стой! — обратилась она к горничной. — Со мной останешься…
Они вышли из опочивальни, скрываясь в темноте коридора, и Юрта тяжко вздохнула, кивая служанке. Работа предстояла неприятная.
Граф Хэсский ехал в карете по размокшей дороге, от неизбежной тряски то и дело впадая в сон. Как только столицу охватила эпидемия, Устин поспешил убраться из Галагата, и очень кстати: молодой король Андоим наглухо закрыл город как для спасавшихся бегством, так и для желавших попасть внутрь, опасаясь распространения заразной болезни.
Устин Максимилиан собирался переждать вспышку лесной хвори в своём поместье, которое располагалось на юге Валлии — после смерти короля Харитона многие придворные покинули дворец, прикрываясь каждый своими причинами. Чего ожидать от короля Андоима, он не знал, но совершенно точно не собирался выяснять это на своей шкуре. Учитывая то, что пожилой граф поддерживал дружеские отношения со всем двором, и герцог Ликонт не являлся исключением… король Андоим мог счесть такую дружбу достаточным основанием, чтобы Устин провёл остаток дней в тюрьме.
Унылые мысли разогнал окрик кучера, и резкий толчок, с которым остановилась телега. Сидевший в карете камердинер взглянул на проснувшегося графа, и постучал в окошко.
— Что там? Почему мы остановились?
Вместо ответа старший кучер спрыгнул со своего места и распахнул дверцу кареты.
— Там всадник, ваше сиятельство! Мёртвый…
Камердинер вопросительно взглянул на графа, и решительно полез наружу. Устин высунулся, насколько возможно, из кареты, пытаясь разглядеть бесформенную груду тел на дороге. Всадник нарвался на засаду: из крупа коня торчало несколько стрел, и рухнувший скакун придавил собой седока — а остальное закончили разбойники, зарубив пытавшегося выбраться из-под тяжёлой туши бедолагу топором.
Камердинер присел около человека, что-то удивлённо вскрикнул и принялся обыскивать тело, вытащив из-за пазухи плотный конверт. Затем вместе с кучером вернулся к карете, протягивая письмо графу:
— Я узнал этого человека, ваше сиятельство! — возбуждённо проговорил камердинер. — Это слуга его светлости герцога Ликонта, мы часто встречались с ним на кухне… мрачный тип, шпион или гонец, точно не знаю, он с чернью в разговоры не вступал… Его ограбили, забрали все вещи, деньги — но вот, это письмо не взяли или не нашли… Здесь герб!
Устин уже видел и сам — на письме красовался герцогский герб, стояла подпись Нестора — но отсутствовал адрес, что говорило лишь об одном: гонец должен был доставить послание лично в руки. Несмотря на неприятность, приключившуюся с молодым генералом, Устин не спешил списывать Нестора со счетов. Более того, неподкупная честность просто не позволяла Устину поступить как-либо иначе. Письмо нужно было вернуть отправителю, и не его ума дело, что вестник Ликонта делает на южной дороге — дороге, ведущей к границе Валлии и Аверона.
Граф неуютно поёрзал на сидении, затем решительно выхватил из сумки чернила и перо, наспех нацарапав записку на пергаменте.
— Отдадите это письмо герцогине Наале, — сказал граф, передавая письмо с запиской кучеру, — мы проезжали их поместье, как только выехали из Галагата. Затем догоняйте нас. Бекс справится сам?
— Бекс — какой-никакой, а кучер, ваш-сияльство, — пожал плечами тот. — Сделаем!
Отстегнув одну из лошадей упряжки, старший кучер наспех накинул седло и умчался по дороге обратно в Галагат…
Марион уже запрыгнула на коня, когда вспомнила о наспех сунутом Юртой письме. Пока Януш забирался в седло, баронесса выхватила пергамент из-за пояса, пытаясь разглядеть текст в тусклом свете фонаря. На конюшнях было тихо, но им придётся поспешить, чтобы не разбудить ненароком конюхов — и чтобы Синяя баронесса успела вернуться к тому моменту, когда её, личную камеристку и телохранительницу королевы, начнут разыскивать во дворце.
— О Единый, — выдохнула Марион, чувствуя, как слабеют руки, а по спине пробежал предательский холодок. Тело — в который раз за безумную ночь — налилось свинцом и тотчас расслабилось, теряя остатки сил. — Януш!
— Что случилось? — лекарь, взобравшийся на своего скакуна, внимательно вгляделся в побледневшее лицо воительницы.
Марион сунула письмо обратно за пояс и посмотрела на него — расширившимися, потемневшими глазами. В лице воительницы проявилось нечто незнакомое ему — точно высеченное из мрамора лицо дало трещину, выпуская наружу тревогу, волнение — всё то женственное и слабое, что так тщательно скрывала от посторонних глаз Синяя баронесса.
— Письмо от сэра Эйра. Плош и Кешна подхватили лесную хворь… — Марион стиснула поводья, отвела и вновь вскинула на него отчаянный взгляд. — Януш! Мой Михо…
Лекарь понял даже раньше, чем имя сына вырвалось из её уст. Если зараза вошла в дом баронессы, то нет таких стен, которые бы помешали лесной хвори добраться до Михаэля.
