Надежда Мамаева - У волшебства запах корицы
— Меня зовут Кассандриола Дирриетгинг, мы с вашей женой… — оборвала себя на полуслове, делая вид, что не знаю, как закончить фразу, и давая мужчине возможность почувствовать себя хозяином ситуации.
— Так это вас я должен благодарить за возвращение Пайрем?
— Скорее не меня, а ее благоразумие. Я лишь оказалась рядом.
— Полно, Пайрем мне все рассказала. И про монастырь, и про ваш разговор…
— О ней-то я как раз и хотела поговорить. — Я потупила взор, играя роль слегка смущенной барышни. — Видите ли, как я поняла, ваша супруга — девушка весьма строгого воспитания, в силу которого в вашей семье и произошло досадное недоразумение.
— И это недоразумение чуть было не стоило загубленной жизни одной юной девушки и полного разорения одного уже не столь юного джентльмена. — Зур неаристократично хмыкнул. — Я понял свою ошибку, и позвольте мне выразить вам отдельную благодарность за небольшой экскурс дня моей жены в особенности семейных отношений. Как я понял, приватного разговора с матушкой до свадьбы у моей супруги не было.
Лицо собеседника разгладилось, исчезли морщины, а взгляд потеплел: судя по всему, он в полной мере почувствовал себя спокойно. Значит, пора задать вопрос икс, которого он от меня не ожидает. Напряжение последних дней, желание покончить со всем этим пересилили осторожность.
— Скажите, Пайрем говорила, что её брак начался с вашего исчезновения из янтарной комнаты во время банкета. Куда вы уходили и что в это время делали?
Зур враз ощетинился, напомнив мне кобру, раздувшую капюшон:
— Вы забываетесь, сударыня. Это не ваше дело.
— Ответ. За оказанную услугу. Я вернула вам жену, рискуя собственной жизнью. — Маска милой, застенчивой девочки была отброшена, в душе начала нарастать волна злобы, но не той бесконтрольной, что с Ликримией, не той, которую я едва удержала на опушке. В этот раз я прекрасно отдавала себе отчет.
Воздух между нами буквально искрил. От напряжения непроизвольно начали взрываться глиняные горшки, оставляя после себя масляные лужи с черепками. В вихревых потоках закружились мусор и щепа. Бочки с порохом, дробью и мешки с пыжами заходили ходуном.
«Я контролирую себя, я не вспыхну», — повторяла про себя.
Поединок взглядов, как два скрещенных клинка, и прозвучавшие слова Зура:
— Вижу, что вам каким-то немыслимым образом удалось забрать у этого сучьего потроха то, что он когда-то отнял у меня. Свою силу, хоть и в руках другого, я всегда узнаю. Не могу сказать, что весьма рад этому, но вы и так получили награду…
— Так это вы убили архимага? — Вопрос, что называется, «в лоб». Затаила дыхание в преддверии ответа и реакции на него амулета.
— Нет, — выплюнул Зур, — хотя этот ублюдок в свое время отнял у меня все. Но кто-то успел прежде.
Мгновение ожидания, и Фир дал сигнал, что говоривший не солгал. Я выдохнула.
Сейчас, стоя друг напротив друга, оба обнажившие свою суть, мы были на равных, и каждый из нас это чувствовал. Напряжение постепенно спадало, оставляя после себя разруху и осколки, вкус пепла на губах.
— Я недооценил вас, хотя стоило повнимательнее отнестись к рассказу жены. Итак. Кто же передо мной сейчас? Такая же воровка силы, как и этот гаденыш? Если да — то тут уж, извините, поживиться у меня больше нечем. — Зур криво усмехнулся. — А может, агент тайной службы, расследующий убийство? В этом случае знайте — я соглашусь на любую ментальную проверку, но на эшафот вам привести меня не удастся. Или вы — бывшая ученица, решившая отомстить за смерть учителя? В этом случае, простите, но сразу предупрежу…
— Предупреждать не надо. Поскольку я не являюсь никем из перечисленных. Мне нужен был ответ, и я его получила.
Повернулась к Зуру спиной, внутренним чутьем зная: не ударит. Но дракон хлестнул, только словом:
— Теперь эта сила станет вашим проклятьем, а не сможете с ней совладать — она выльется из вас сама или кто-нибудь ее отнимет. И тогда вы станете такой же, как и я.
— Какой? — не удержалась от вопроса, обернувшись у самого выхода.
— Молящей о боли и злости, о самых низменных пороках в бесплотной надежде пробудить силу, которой у вас остались сущие крохи, и их не хватает даже на то, чтобы затеплить свечу.
— Если вы про свою тайную комнату, — бить ниже пояса было неэтично, но я должна была предупредить Зура о том, что наш разговор — приватный и о нем распространяться не стоит (а ничто не запечатывает уста лучше, чем осознание того, что противник информирован о тебе намного больше, чем тебе хотелось бы), — то не стоит нас равнять. Это — только ваш порок. И позвольте дать непрошеный совет: если хотите счастливой семейной жизни и сыновей, Пайрем никогда не должна догадаться о том, что ее супруг любит причинять и испытывать боль.
— Вы сказали, и я вас услышал. — Зур мне кивнул, а потом добавил: — Желаю вам найти того, кого ищете, потому что вы заслужили если не счастья, то хотя бы покоя.
Покинув палатку, я ощутила, что с этим драконом у нас гораздо больше общего, чем одна на двоих сила.
Шла, не разбирая дороги, пока не оказалась на краю лагеря. Разбуженная сила, не нашедшая выплеска, бурлила внутри, и мне нужно было успокоиться. Еще давило то обстоятельство, что в списке осталось всего четверо, и Арий среди них. Вдохнула и выдохнула несколько раз, заставляя сердце биться не так часто.
Осмотрелась. Место, где оказалась, можно было бы назвать околицей, будь я в деревне. Здесь находилось несколько выкопанных времянок, больше всего напоминавших дзоты. Из одной доносились весьма характерные звуки. Извечное женское любопытство — черта, погубившая не одну Еву, — заставило прислушаться.
— Ты мне скажешь, рогатый выродок, что за заклинание вы такое используете, что наши сотни и корпуса гибнут один за другим, подрываясь, и ни один амулет их не спасает.
Дальнейшие слова потонули в крике, а потом я почуяла тошнотворный запах. Так может пахнуть только обугленное мясо.
Костеря себя последними словами, направилась к времянке.
— Ты полная дура, что ли? — Фир была сама деликатность.
— Можешь считать, что так, — прошипела я в ответ, — но этого Дейрия я притащила сюда, и если его сейчас запытают до смерти… Извини, но мне еще знакомо понятие «совесть».
— А ты не слышала, что эту самую советь очень легко усыпить деньгами? — сыронизировал Фир.
— Знаю. И даже то, что купюры при этом хлороформом обрабатывать не обязательно, — тоже. Но увы, это не мой случай.
— И связался я с честной, — протянул таракашка на манер ворчливой бабки, — вот с политиками и торгашами всегда просто: у них эта самая совесть никого никогда не грызет и на подвиги не зовет, а, придавленная толстым кошельком, лежит себе тихо и временами лишь поскуливает.
