Ольга Громыко - Сборник "Профессия: ведьма"
Я глухо застонала и, прислонившись спиной к двери, медленно сползла по ней на пол.
Экзорцизмы! Учитель!!!
* * *Малодушно скончаться на месте от разрыва сердца мне, как всегда, не удалось, и на смену страху пришел волчий голод. Не убьет же меня Учитель, в самом деле. А вот на пару деньков засадить в карцер, на хлеб с водой и для воспитательно-трудовой деятельности – это он может. Картошки, перечищенной мною за годы обучения, вполне хватило бы на постройку второй Школы. Так что разумнее всего наесться впрок, и поскорее.
Вернувшись в свою комнату, я первым делом полезла в холодильный шкаф – дощатый ящик аршин на аршин, изнутри обитый жестью. На нижней и верхней полочках, в низких лотках, лежал магический лед – он не таял даже в летний полдень, поддерживая в камере низкую температуру. Каждый вечер его нужно было восстанавливать; мы периодически забывали это делать, и к утру ящик заливало.
Холодильный шкаф предназначался для эликсиров и декоктов, но мы с соседкой по комнате использовали его по принципу: «к большой заразе маленькая не прилипнет» и заодно хранили в шкафу скоропортящуюся провизию. Отодвинув в сторону пучок крысиных хвостов, склянку с ногтями утопленников, гниющий укроп и баночку с многообещающей надписью «!!ЯД!!», я обнаружила тарелку с хладной куриной ногой и спелый помидор. Метнула опасливый взгляд на подругу, которая прибиралась в комнате, и дополнила скудную трапезу куском черного хлеба с маслом и стаканом яблочного компота.
Велька испустила долгий, трепещущий, укоризненный вздох. Позволить себе Ужасно Калорийный Хлеб и Кошмарно Холестериновое Масло, запив все это Сладким Компотом, мог только самоубийца. Велька была помешана на диетах. Ее рассуждения о еде вызывали у меня желудочные колики. Подруга не ела ни хлеба, ни сала, ни масла, ни орехов, ни конфет, ни пирожных, короче, ничего вкусного и питательного. Она знала, сколько калорий содержится в фунте хлеба и за какое время их можно израсходовать лежа, сидя, стоя или занимаясь тяжелым физическим трудом. Чем сытнее был продукт, тем омерзительнее он казался моей подруге. Овощи и те ей не угодили. От фасоли, картошки и гороха она шарахалась, как упырь от креста. Единственным продуктом, не вызывающим у Вельки опасений, были яблоки. Она поглощала их в любом количестве в любое время суток, и сочный хруст нередко будил меня посреди ночи.
Я вовсе не считала Вельку такой уж толстой; напротив, она казалась мне очень даже ладненькой, но подруга не поддавалась убеждению. «Да, тебе легко говорить, у тебя нет проблем с излишним весом…», – уныло тянула она, ежевечерне измеряя талию куском старой тесьмы. «Излишним весом» она считала все за вычетом скелета.
Я не понимала, как можно завидовать наглядному пособию по анатомии. Жадно вылизывая тарелку после двух порций жареной картошки с салом, я старалась не смотреть на вареную морковь, основу Велькиного рациона. Диета «три морковки на обед, две на ужин, одна на завтрак» себя не оправдала, если не считать сыпи на лице подруги, что было воспринято ею как добрый знак – дескать, из организма начинают выводиться шлаки. Потом пришел черед диеты из капустного салата. За ней грянуло сыроедение и раздельное питание. Раздельное в прямом смысле слова, ибо я готовила для себя отдельно, а Велька пила простоквашу и читала мне фигуроспасительные проповеди.
Самое худшее было впереди. Какой-то мерзавец рассказал моей подруге о диете из вареной речной рыбы, после которой Велька заперлась в туалете на три часа и вышла оттуда изрядно похудевшая, побледневшая и с черными кругами под глазами. Она была в восторге, но повторить эксперимент так и не решилась.
Отдавая должное куриной ноге, я отстраненно наблюдала, как Велька перебирает и сортирует бумаги, беспорядочной грудой сваленные на ее кровати. Сессия пронеслась над нашими головами, как ураган над молодым лесом – кто-то сломался и был отчислен, кто-то согнулся на пересдачу, но большинство выстояло и наслаждалось кратковременной передышкой, отринув с глаз долой осточертевшие конспекты.
Часть бумаг Велька испепеляла на месте, часть складывала в стол, кое-что откладывала в сторонку, чтобы пересмотреть на досуге. Когда сдавленный хрип привлек мое внимание, было поздно. Велька успела ознакомиться с моим последним шедевром.
Сразу оговорюсь, от переизбытка изобразительных способностей я никогда не страдала, и сей холст явился наглядным тому подтверждением. С самого начала было ясно, что столь масштабная работа мне не по силам, но посетившее меня вдохновение настойчиво требовало выхода, желая увековечить в угле мой смертный бой с догевским чудищем. Из всей местности мне бесспорно удался лишь фонтан, бесформенная куча на заднем плане. Деревья и кусты напоминали отродясь не полотую морковную гряду, а булыжная мостовая превратилась в беспорядочную россыпь глыб, по которым, словно горные козлы, резво скакали главные действующие лица. Мой противник смахивал на плохо затертую кляксу, пронзенную шпилькой с зубами и производившую удручающее впечатление. С час промучившись над автопортретом, я сдалась, решив, что смена персонажа пойдет картине на пользу, и заменила жуткую, раскоряченную бабу на нечто, призванное изображать Лёна. Не знаю, как мне это удалось, но вампир и оборотень вышли на одно лицо. Лица героев были моим слабым местом, и, пытаясь достичь максимального сходства с оригиналами, я протерла холстину до дыр.
– Вольха, ты же обещала больше не рисовать! – укоризненно сказала Велька, не в силах оторвать взгляд от шедевра.
Стенгазета, оформить которую мне поручили в позапрошлом году, вызвала необычайный интерес у широкой публики. Весть о последнем номере «Вестника Чародейских Наук» (досель пылившемся у дверей учительской в гордом одиночестве), мигом облетела Школу. Номер был приурочен к Международному празднику Чародеев и посвящен наставникам – основателям Школы. В кои-то веки «ВЧН» имел грандиозный успех. Каждый адепт счел своим долгом ознакомиться с краткими биографиями, а пуще того – поясными изображениями маститых волшебников. Наставники, не попавшие в их число, облегченно вздыхали, позволяя себе короткие несдержанные смешки, переходящие в громовой хохот. Первый урок был сорван – восторженные зрители не расходились, а толпа все прибывала. Прибежал даже Учитель. Но собственный портрет, размещенный на первой полосе, ему чем-то не понравился. Сорвав со стены труд двух бессонных ночей, он изодрал его в мелкие клочки и, не слушая дружных возгласов в защиту талантливой абстракционистки, влепил мне кол по поведению.
