Патриция МакКиллип - Арфист на ветру
– Я сказал... Я сказал Рэдерле, что если вернусь с севера, чтобы сыграть с тобой в загадки, то проиграю.
– Нет. Ты добился от меня правды в Херуне. Там я тебе проиграл. Я мог вынести от тебя все, кроме твоей нежности.
Рука Высшего погладила волосы Моргона, затем опустилась и опять крепко обхватила его за плечи.
– Ты и Моргол не позволили моему сердцу окаменеть. Я был вынужден оборотить все, что когда-либо ей говорил, в ложь. А ты снова сделал это правдой. Настолько великодушен ты был с тем, кого ненавидел.
– Все, чего я желал, даже когда сильнее всего ненавидел тебя, – это любого, убогого, нехитрого случайного повода тебя любить. Но ты лишь подбрасывал мне загадки... Когда я думал, что Гистеслухлом тебя убил, я скорбел, не зная сам почему. Когда я жил среди пустошей севера и моя арфа пела с ветрами, а усталость не давала даже думать, кто, как не ты, вызвал меня оттуда?.. Ты дал мне то, ради чего стоит жить.
Он поднял голову и увидел в глазах Высшего усталость, подобную его собственной, и безмерное, невероятное терпение, которое позволило ему так долго прожить одиноким и безымянным, преследуемым его сородичами в мире людей. Голова Моргона вновь склонилась к его плечу.
– Даже я пытался тебя убить.
Пальцы арфиста коснулись его лица, откинули волосы с глаз.
– Ты весьма успешно отводил от меня подозрения наших врагов. Но, Моргон, если бы ты не остановился в тот день в Ануйне, не знаю, что бы я сделал. Если бы я применил свою мощь для того, чтобы тебя остановить, ни один из нас после этого бы долго не прожил. Если бы я позволил тебе убить меня из отчаяния, поскольку мы завели друг друга в безнадежный тупик, мощь, которая перешла бы к тебе, могла бы сокрушить тебя самого. Вот я и задал тебе загадку, надеясь, что ты займешься ею, а меня, хоть на время, оставишь.
– Ты достаточно хорошо меня знал, – прошептал Моргон.
– Куда там... Ты постоянно меня изумлял. Я ведь стар, точно камни на этой равнине. Великие города Властелинов Земли были разрушены войной, в которой не уцелел бы ни один человек. А началось все это достаточно невинно. Мы обладали невероятной мощью и при этом не понимали ее истинного смысла и предназначения. Вот почему, хотя ты меня за это и ненавидел, я хотел, чтобы ты понял Гистеслухлома и узнал, как он себя погубил. Мы когда-то очень мирно жили в этих великих городах. Они были открыты всякому изменению ветра. Наши лица менялись вместе с временами года; мы черпали знание из всего: от молчания Задворок Мира до жгучего холода северных пустошей. Мы не задумывались, пока не стало слишком поздно, что мощь, заключенная в каждом камне, в каждом движении воды, равно связана как с существованием, так и с разрушением.
Высший замолчал, больше не видя Моргона, а проникаясь лишь горечью своих слов.
– Женщина, которую ты называешь Эриэл, была первой из нас, кто начал собирать мощь. А я был первым, кто увидел, чем эта мощь способна обернуться. Увидел ту двойственность, которая ставит предел в чародействе и которая вызвала к жизни Искусство Загадки. Я сделал свой выбор и стал связывать все земное его собственными законами, ничему не позволяя нарушить эти законы. Но мне пришлось бороться за сохранение землезакона, и тогда мы узнали, что такое война. Обитаемый Мир, каким ты его сейчас видишь, и двух дней не просуществовал бы, обрушься на него нечто подобнее. Мы стирали с лица земли наши города, мы уничтожали друг друга. Мы сгубили наших детей, черная мощь была даже у них. Я тогда уже научился повелевать ветрами, и это было единственным, что меня спасло. Я оказался способен сковать мощь последних из Властелинов Земли, так что они могли мало что задействовать, помимо того, с чем родились. Я смахнул их в море, и тогда земля качала медленно исцеляться. После этого я похоронил наших детей. В конце концов Властелины Земли вырвались обратно на сушу, но они не могли разорвать мою узду. И не могли найти меня, поскольку ветра укрывали меня всегда и везде... Но я очень стар и не могу больше их сдерживать. Оли это знают. Я был стар, даже когда стал волшебником по имени Ирт и получил возможность создать арфу и меч, которые пригодились бы моему наследнику. Гистеслухлом узнал о Звездоносце от мертвых Исига, и стало еще одним врагом больше – врагом, подстегиваемым соблазном невероятной власти. Он считал, что если приберет к рукам Звездоносца, то сможет воспользоваться всей мощью, которую Звездоносец унаследует, и тогда он сделается Высшим больше, чем просто по названию. Это сокрушило бы его, но я не потрудился что-либо ему объяснять. Когда я понял, что он тебя ждет, я принялся за ним следить – в Лунголде, а затем – на горе Эрленстар. Я принял обличье арфиста, который погиб во время разрушения, и поступил к нему на службу. Я не хотел, чтобы тебе был причинен какой-либо вред без моего ведома. Когда я наконец встретил тебя, сидящего на причале в Толе, ведать не ведающего о своем жребии, довольного тем, что ты правишь Хедом – с арфой в руках, на которой ты и играть-то не умел, с короной королей Аума под кроватью, – я понял: последнее, чего я ожидал после всех этих бессчетных столетий одиночества, – это явление того, кого я мог бы любить...
Высший снова умолк, и Моргону сквозь слезы виделось вместо его лица нечто бледное и серебристое.
– Хед, – продолжил арфист. – Неудивительно, что этот остров породил Звездоносца, щедрого на любовь князя Хедского, правителя невежественных упрямых земледельцев, которые не верят ни во что, кроме Высшего...
– Едва ли я теперь нечто большее... Я невежествен и твердолоб. Или я не погубил нас обоих, явившись сюда, чтобы найти тебя?
– Нет. Как раз в этом месте никто и не предполагает нас застать. Но у нас очень мало времени. Ты пересек Имрис, не коснувшись землезакона.
Моргон уронил руки.
– Я не осмелился, – тихо сказал он. – Я не мог думать ни о чем, кроме тебя. Мне нужно было найти тебя, прежде чем Властелины Земли найдут меня.
– Я знаю. Я покинул тебя в смертельной опасности, но ты нашел меня, а я удерживаю землезакон Имриса. Он тебе понадобится. Имрис – вместилище великой мощи. Я хочу, чтобы ты взял знание о нем из моего разума. Не беспокойся, – добавил он, увидев, как меняется лицо Моргона. – Я дам тебе только это знание, в нем нет ничего такого, чего бы ты не смог вынести. Садись.
Моргон медленно скользнул обратно на камни. Снова зачастил дождь, и ветер забрасывал его через окна, но дождь этот уже не был холодным. Лицо арфиста преображалось; утомление и тревога растворились в нерушимом покое, с каким он обозревал все свои владения.
Моргон смотрел на него, жадно черпая этот покой, пока его не объяло безмолвие и он не ощутил прикосновения Высшего к своему сердцу. Он вновь услышал глубокий приглушенный голос – с ним говорил сокол.
