Ярослава Кузнецова - Химера
Ребром саперной лопатки он перебил ограждение у самого колышка, оттащил колючку в крапиву, потом обернулся и махнул рукой. Через пару минут День вынырнул рядом с ним из травы, не зашуршав, не потревожив росы на листьях.
— У нас четверть часа до света, — буркнул напарник. — Кроме того, мы отстаем от графика.
— Перевалим через гребень, пойдем быстрее.
— Тссс! — вдруг зашипел День, острые уши его развернулись как у зверя и встали торчком.
— Что?
Рука напарника легла на загривок и придавила Рамиро к земле. Он послушно прижался ухом — почва вибрировала от гула приближающихся моторов.
По дороге шла колонна.
Рамиро оценил возможность быстро пересечь дорогу и спрятаться в лесочке. Если бегом и без сюрпризов — то можно успеть, но…
День проследил его взгляд, покачал головой и крепко выругался. Аккуратно положил в траву вещмешок с аппаратурой, обнял его и лег рядом. Над скалистой кромкой холма светлело небо, туман истаял. Грохот моторов теперь был слышен невооруженным ухом. Внизу, в распадке дороги, показалась голова колонны — бронетранспортер, за ним — череда грузовиков с крытыми брезентом кузовами. Везут авиационное топливо и боеприпасы, гадюки. Везите, везите, как раз вовремя до Макабры доедете.
Рамиро вдруг понял, что День рядом с ним перестал дышать. Будто пустое место сбоку образовалось.
Нет, лежит, обнимает вещмешок, но лицо застыло, стянуто ледяной коркой. Глаза слепо смотрят на колонну. Теперь и Рамиро рассморел то, что прежде него увидел зоркий дролери.
На броне головной машины, на правом, повернутом в их сторону борту, привязанный к железным скобам, висел голый человек. Ноги болтались аккурат у гусениц, до бедер черные от грязи и пыли. Или от крови? Или его соляркой вымазали? Пурпурно-черные разводы густо пятнали бока и плечи, руки вообще были как головешки… лица не видно, копна серых волос свешивается на грудь.
Не понятно, жив он или мертв.
Рядом на борту намалевано белой краской: "Отомстим за смерть любимого командира сэна Абена Лагарте!"
На крыше кабины, рядом с пулеметом, задрав сапоги, беззаботно развалился солдатик без каски — колонна шла по макабринским землям, никакой опасности тут просто не могло быть.
Рамиро ощутил, как коченеют пальцы на неизвестно как оказавшейся в руках винтовке.
На борту транспорта висел не человек. И черное — это, пропасть, была не солярка, не грязь и даже не кровь. И если он и был уже мертв — то совсем недолго.
Рука напарника возникла сбоку, опустилась на ложе винтовки и придавила его к земле. Рамиро посмотрел, как День отрицательно мотает головой, отчего с ресниц его летят брызги, бросил винтовку, потянулся к вещмешку. Дернул завязки, День оттолкнул его руку.
— Жахни по ним, Денечка. Чтоб чисто стало. Давай, жахни по ним!
Если бы Рамиро умел, он бы сам бы настроил аппаратуру, и небесный огонь слизнул бы с лица земли и колонну, и несчастного пленника, и, наверняка, их с Денечкой тоже. Но он не умел, а День, беззвучно шевелил губами:
— Нельзя. Задание. Аэродром.
И еще раз отобрал у Рамиро винтовку, и отпихнул ее подальше, и притиснул Рамиро к земле, и держал до тех пор, пока за поворотом дороги не исчез кузов замыкающего, из которого торчал ствол зенитного орудия.
Только час спустя, в лесочке на той стороне дороге, Рамиро заметил, что гимнастерка напарника разорвана на боку, а в прореху проглядывают все те же багрово-черные разводы.
— На проволоку напоролся, — мрачно ответил дролери. — Когда в кустах елозили.
Обратить более пристальное внимание на царапину он не пожелал.
Солнце вошло в зенит и покатилось к закату, вторым солнцем расцвела спрятанная в укромной долине Макабра, ближе к вечеру День с Рамиро спустились с холмов и подошли к краю Махадольских болот. Вот там-то Денечка и лег в сухую осоку. Последующие двое с лишним суток Рамиро был уверен, что лишится напарника.
* * *Зажегся красный свет, Рамиро послушно остановил машину посреди пустого проспекта перед пустым пешеходным переходом. За спиной завозился и надрывно вздохнул Ньет. Он еще не пришел в себя, но уже начал шевелиться и метаться. Рамиро надеялся, что противоожоговая мазь из автомобильной аптечки хоть немного, но помогла.
Сам он выпил горсть таблеток из той же аптечки, и теперь его отчаянно мутило. В голове гудело, во рту сохло, а некстати разыгравшаяся память раз за разом отправляла Рамиро на солоноватые Махадольские болота. Правая рука ныла хуже больного зуба, прокушенная нога почти не чувствовала педали. Рамиро прозевал зеленый свет, потому что на пустом проспекте некому было погудеть и напомнить, на каком свете он находится. Рамиро поехал на красный.
Мозг не мог удержать больше одной мысли, и мысль была: "Лесиновский гастроном"
Огромный центральный магазин, поставщик королевского двора, день и ночь не закрывавший двери. Залитые электричеством зеркальные залы, белый мрамор, пурпурная яшма, золотая лепнина. Многоярусные винтовые башни шоколадных плиток и разноцветных консервных банок, окорока в венках из лент и свежих цветов, баррикады корзин с бананами и ананасами, ряды умопомрачительных тортов в витринах, забранные в стекло плакаты разделки туш в мясном отделе. Две молоденькие продавщицы, сбежавшиеся к единственному в этот час покупателю и перепугавшиеся окровавленных тряпок до икоты.
Рамиро скупил все, как можно более калорийное и сытное. Полкруга твердого сладкого сыра со здоровенными дырками, кварту черной икры, балык, кулек развесного шоколада, несколько палок еще теплого багета, фунт доброловского сливочного масла, клубничный пирог, коробки с конфетами, эклерами и профитролями, какие-то копчения, печеночный паштет, пару бутылок красного десертного и четвертинку "Кристалльной" для себя.
Которую и выпил в машине из горлышка, почти залпом. От хорошей юттской арварановки сделалось заметно легче.
Из бардачка торчал уголок книги. Денева подарка, в котором немало написано о том, как ведут себя фолари в присутствии Полночи.
Ньет на заднем сидении лежал тихо, завернутый в шерстяное спасательское одеяло. Десире у его изголовья грозила пальчиком Рамиро — "Вы такой наивный, господин Илен". С другой стороны День бредил в сухой осоке, под растянутой на колышках плащ-палаткой. А прямо перед глазами на пустом проспекте вспыхивал зеленым светофор.
Призрачным смерчиком крутился перед ним подсвеченный зеленью тополиный пух. Крутился, собирая невесомый мусор с асфальта — конфетные фантики, обрывки папиросной бумаги, цветочные лепестки, какие-то блестки, то ли слюдяные, то ли рыбью чешую. Рамиро тронул машину и проехал сквозь него. Смерчик не опал, а разделился надвое, и "фриза" поволокла за собой лоскуты мерцающей кисеи.
