Джульет Марильер - Сын теней
— Нет, мама, — твердо ответила я. — Да, это правда, сначала я делала все возможное, чтобы не признаваться в беременности даже самой себе. Но не от стыда, а потому что знала, как тяжело все это будет. Я делала вид, что не замечаю изменений в собственном теле, не вижу, что одна луна сменяет другую. Но ребенок этот все растет во мне, и я чувствую столь огромную радость, такую силу, что просто не знаю, с чем это сравнить. Я чувствую… чувствую, что внутри меня бьется сердце самой земли.
С минуту Сорча молчала.
— Поверь, доченька, — наконец сказала она, — я уже люблю этого малыша не меньше, чем ты. Твои слова одновременно радуют меня и пугают. Я хочу дать тебе обещание, и ты должна поверить, что я его непременно выполню. Клянусь, что весной все еще буду жива и приму у тебя ребенка собственными руками. Я буду с тобой, Лиадан.
Я разревелась, она обняла меня изо всех сил, и я снова почувствовала, какой же маленькой и хрупкой она стала. И все же в этом объятии была сила, она потекла в меня и сквозь меня, и я поняла, что Бран ошибался, совершенно ошибался во всем, что касается Сорчи и Хью из Херроуфилда, моего отца. Никакого зла тут и в помине не было. Где-то, каким-то непонятным образом, историю исковеркали и подменили, и я горела желанием расставить все по местам. Когда-нибудь я так и сделаю.
— Не плачь, доченька. Не плачь обо мне.
— Прости. — Я стерла слезы с лица.
— Твою преданность этому мужчине трудно понять. Он любит тебя, но никогда не вернется. Он дарит тебе ребенка и исчезает. И все же, ты делаешь все возможное, чтобы защитить его. Ты хранишь его безопасность за непробиваемой стеной молчания, перед которой отступил даже твой брат. И ты веришь, что даже этого, возможно, недостаточно. Я знаю, иногда ты не спишь от этого ночами.
Я не ответила.
— Тебя с этим мужчиной связывает любовь, или что-то иное? — спросила она.
В голове у меня возникла маленькая, яркая картинка. Я сижу на низкорослой кобылке, а Бран стоит рядом, хмурится, упорно глядит себе под ноги, рука скрывает выражение его лица, ладонь лежит на моем бедре — последнее прикосновение. «Не выходи замуж за Эамона. Скажи ему, что если он возьмет тебя в жены, он труп».
— Что случилось, Лиадан? — В мамином голосе звучала тревога. Кто знает, что промелькнуло у меня в лице.
— Я и он… между нами крепкая связь. Не вполне любовь. Гораздо крепче. Он мой. Я знаю это так же верно, как то, что солнце следует за луной по небу. Он был моим еще до того, как я узнала о его существовании. Мой до смерти и после нее. И ему грозит ужасная опасность. И от других, и от себя. Если бы кроме своего молчания я могла сделать нечто большее, чтобы защитить его, я бы это сделала. Но я не стану говорить о том, кто он и что он. Я не могу.
Сорча мрачно кивнула:
— Ты не можешь слишком долго откладывать свои новости. Тебе предстоят несколько тяжелых дней. Думаю, ты должна сказать об этом Рыжему сама.
— Я… я не хочу, чтобы он разговаривал со мной так же, как с Ниав. Не хочу, чтобы он услал меня прочь без единого теплого слова, будто я вдруг стала чужой.
Мама вздохнула:
— Им обоим было тяжело. Он все время видел в Ниав себя. Думаю, он считал, что отчасти сам виноват в ее слабости. Он пытался с ней помириться. Ему так хотелось объяснить ей свое решение, насколько это было возможно… Но она не хотела слушать. Она закрылась от нас обоих. Твой отец безумно сожалел, что он не может больше ждать и найти для Ниав другой выход. Конор заставил нас молчать, Лиадан. Мы не могли рассказать ей всей правды, и сейчас не можем. Мои братья верили, что это принесло бы вам всем зло. На это имеется веская причина. Возможно, когда-нибудь вы все узнаете. Но именно из-за того, что произошло с Ниав, из-за того, что это причиняет ему такие мучения, он вряд ли будет с тобой чересчур суров. В тебе и в Шоне он видит силу моего рода, силу людей леса. Он всегда доверял твоим суждениям так же как моим. Будь с ним честна, и он сделает все, чтобы понять.
— Я даже не знаю, с чего начать.
Она встала, чтобы уйти.
— Скажи отцу как можно скорее. Потом я расскажу Шону и Лайаму. Тебе не понадобится снова и снова повторять одно и тоже.
— Спасибо. — В горле у меня пересохло. Я неожиданно почувствовала жуткую усталость. — Я бы… я бы предпочла подождать с рассказом. Я бы хотела сначала дождаться Ниав и рассказать все ей.
Сорча слегка нахмурилась:
— Твой отец очень хорошо видит, что у меня на душе, особенно сейчас. Я ничего ему не скажу, но он почувствует, а значит, тебе нельзя откладывать ваш разговор надолго. У нас с ним нет друг от друга секретов… Да и, кроме того, довольно скоро твоя новость станет видна всем.
Ни одна из нас не заговорила об Эамоне, но я не забыла той обочины лесной дороги, тех людей в зеленом и горла друга, которое мне пришлось перерезать в темноте. Некоторые вещи забыть невозможно.
Гостей ждали со дня на день. Все было готово. С каждым днем вечера становились холоднее, все вокруг с удовольствием пили приготовленное Жанис горячее вино. Я же выбирала воду, поскольку сильный винный запах до сих пор вызывал у меня тошноту. Жанис бросала на меня внимательные взгляды, ее кухарки тоже, но они держали языки в узде. Мужчины ничего не замечали. Беседы их в основном касались стратегий и договоров, а временами перерастали в жаркие споры. Между Шоном и Лайамом назревал конфликт, и однажды вечером он, наконец, разразился.
В очаге маленькой комнатки, где семья собралась для беседы, пылал огонь. Мама сидела на скамейке, а Ибудан обнимал ее за плечи. Он сидел тихо, наверное, устал после целого дня в поле. Я слышала голоса Шона и Лайама, но не вслушивалась в разговор. Я шила одеяло. Совсем небольшое одеяльце. Тут серый квадратик, там розовый. Кайма из домотканой материи. Бледно-синий кусочек со следами старой-престарой вышивки. Крохотные стежки, цепочка листьев, маленькое насекомое. Иголка моя двигалась аккуратно и точно, сшивая все кусочки вместе. Мысли мои витали далеко-далеко, когда Шон заговорил снова:
— Может, ты просто слишком стар, — выкрикнул он, вернув меня с небес на землю. — Может, ты просто не видишь, что твоя осторожность никак не позволяет решить эту проблему.
— Шон, — произнес Ибудан довольно мягко, — ты пока еще не хозяин этого дома.
— Пусть говорит, — сжав зубы, вставил Лайам.
Шон ходил из угла в угол, скрестив руки на груди. Я чувствовала, что он сердится, но не могла понять, почему.
— Мы ведь много раз пытались, снова и снова, и каждый раз бывали разбиты, разве не так? Мы теряли отличных воинов, их место занимали новые, и их в свою очередь тоже убивали, так? Эта междоусобица отравляла нам жизнь в течение многих поколений. Из раза в раз мы проигрываем и все же продолжаем свои попытки. Со стороны это кажется безумием.
