Джоэл Розенберг - Багровое небо
Найти Старую Крепость не составит труда; на всех дорогах его ждут.
И что он скажет?
Жаль, но дельце не выгорело. Она сказала «нет».
Она сказала, что ради вас и вашего сына не станет рисковать одним из самоцветов Брисингамена, которые я ей передал. Ей приходится проявлять дальновидность. В конце концов все мы рано или поздно умрем. Если мы не умрем в юности, все мы рано или поздно потеряем наших отцов, и сейчас ваш черед сойти в могилу, а вашему Наследнику — осиротеть. Слишком рано? Ну и что? Совершенно не из-за чего волноваться.
Покойтесь с миром, а если такова судьба и вашего сына — что с того? Все прах и зола, и возродится с возрождением самой вселенной. Так зачем же цепляться за жизнь?
Забейте, Отпрыск; все пустяки.
Как и жизнь моих друзей, естественно. Подумаешь, все равно они умрут и будут забыты, так зачем беспокоиться из-за волков? Вряд ли жизни моих друзей что-то значат. Вы хотели спасти их? Не стоит труда.
Все это не имеет ни малейшего значения, если смотреть издалека.
Дерьмо.
— Йен Серебряный Камень… — раздался за спиной у Йена спокойный голос вестри.
— Да, Валин?
Если он опять скажет: «Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?»…
— Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? Твои лошади накормлены, напоены и устроены на ночлег; твоя одежда выстирана, как и платье, которое госпожа всего лишь сполоснула в серой реке. Я могу приготовить поесть или…
— Или заткнуть свою треклятую глотку и оставить меня в покое хоть на треклятую минуту!
Йен говорил по-английски, но цвергу хватило интонации. Со слезами на глазах Валин попятился, затем отвернулся и побежал обратно в пещеру-конюшню.
Ишь, чувствительный, засранец!.. Йен пожал плечами. Да наплевать. Подумаешь, обиделся. Уж если человеческие жизни — ничего не стоящий пустяк, что говорить о лучших чувствах цверга-недомерка?
— Эй, Валин! — Йен побежал за цвергом. — Черт… Приятель, извини. То есть я хочу сказать… — Йен перешел на берсмальский, — что сожалею о своем мерзком поведении, которое позорит моего отца, — хотя старый хрыч и не такого заслуживает, — мой род, клан и народ.
И все, кто со мной знаком, знают, Валин, что я вовсе не такая разгвоздяйская задница. Я совсем другая задница, честно-честно.
Цверг бежал быстрее, чем Йен. Юноша двинулся на шум его шагов вдоль берега реки, но споткнулся о каменный выступ и едва не упал, удержавшись на одной левой ноге и сильно ободрав правую лодыжку.
У, проклятие! И снова некого винить, кроме себя. Если бы не удрал в темноту как капризный ребенок, не оказался бы у реки, не обидел бы…
Опять сам виноват. Он вообще хоть что-то может нормально сделать?
Поцапался с Фрейей, обидел жалкого человечка, до крови ободрал лодыжку о камень, обманул ожидания Отпрыска… Даже интересно, получится у меня еще что-нибудь просрать нынче ночью?
Йен не захромал, а запрыгал к пещере на одной ноге.
В нише у входа в пещеру висела латунная лампа, а чуть дальше на грубом помосте лежали, подпирая потолок, многочисленные тюки с сеном. Из одного тюка торчала длинная палка с крюком; Йен повесил пояс с «Покорителем великанов» через плечо и приспособил палку служить посохом или костылем. Ему было страшно взглянуть на лодыжку — по ноге текло что-то теплое, а болела она просто черт знает как.
Тяжело опираясь на клюку, Йен поковылял в глубь пещеры. Повернул раз, прошел мимо деревянных стойл, где скучающие кобыла и пони жевали сено, снова повернул… Цверг тщетно пытался забиться поглубже в стык стены и пола; рядом, пофыркивая, стоял Сильвертоп. Его большой поблескивающий глаз смотрел на Йена с нескрываемым раздражением.
Сильвертоп был здоровенной животиной, размером с першерона или клайдсдейла, хотя и более деликатного сложения. И тем не менее его ноги выглядели толще, а необрезанные копыта — больше, чем им полагалось.
Если не считать белой звездочки на лбу и длинной лохматой гривы, конь был черен как ворон, но на этом сходство с Хугином или Мунином заканчивалось: черная шерсть Сильвертопа не лоснилась и не блестела как намасленная. Жеребец был черным как ночь, как уголь, как ад.
Сильвертоп мощно фыркнул, и во все стороны полетели солома, пыль и сухой навоз, причем с такой силой, что Йену пришлось вскинуть руку, прикрывая глаза. Массивное копыто хватило о камень, и от брызнувших искр затлела солома — хотя копыта Сильвертопа не знали ни молотка кузнеца, ни подков.
Но непохоже, чтобы Сильвертоп сильно злился — не отхватил же он Йену голову, в конце концов.
Что ж, добрый знак.
Жеребец был вполне на это способен: его здоровенные зубы перекусывали молодые деревья, Йен свидетель.
— Я прошу прощения, — промолвил Йен, обращаясь к ним обоим. — Я бы сказал, Валин, что не хотел тебя обидеть или оскорбить, но это было бы неправдой. Я именно хотел ударить, уязвить побольнее, хотел ранить твои чувства — просто потому, что мне самому больно и я сбит с толку. Я был неправ, и я прошу прощения.
Важно, чтобы оба они поверили — по крайней мере важно для самого Йена. Он полагал, что заслужил уважение коня-аса, хотя как добиться его приязни, Йен и понятия не имел. И Йен был благодарен Валину за предупреждение, которое тот доставил, а еще он проникся уважением к храбрости цверга.
Это важно…
Кольцо Харбарда с болезненной силой запульсировало у него на пальце: раз, другой, третий…
Валин выпрямился, вытирая тыльной стороной ладони свою удивленную сморщенную физиономию. Сильвертоп перестал неодобрительно коситься и фыркать. Постукивая копытами по камню, он дошел до каменного корыта, наполненного неизвестной Йену разновидностью зерна, и, не торопясь, принялся с шумом его поглощать.
Все это время лодыжка болела не переставая, но Йен заставил себя не обращать внимания. Теперь, сопя от боли, юноша оперся о деревянную бочку и осторожно сполз на холодный каменный пол. Наклонился вперед и задрал брючину.
Он поранился не так сильно, как опасался, но все же довольно основательно: и носок, и кроссовка успели пропитаться кровью.
Носок — ерунда, а вот кроссовке замены здесь не найти. Может, кровь отмоется. А если не отмоется, кроссовка сгниет изнутри и пойдет на выброс.
Валин, неизменно преданный Валин, уже был рядом, с аптечкой первой помощи в толстых руках.
— Прошу тебя, о почтенный, друг друга Отца Вестри, прошу тебя, объясни неуклюжему увальню, что надо сделать со всем этим, чтобы облегчить твою боль.
В аптечке было несколько шприцев с лекарствами — на каждом наклейка, на иглы надеты зеленые пластиковые наконечники, чтобы сохранить их стерильными.
Проклятие. Меньше всего Йену хотелось просить Фрейю исцелить его рану, но, черт, как же больно, а отуплять себя димеролом и вистарилом сейчас не годится. Хотя соблазн велик.
![Василий Сахаров - Имперская Окраина. [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)