Ника Созонова - Красная ворона
Зарывшись даже в сотню одеял, разве смогу я спрятаться от его презрительного взгляда? Я шагнула с крыльца, бывшего для меня островком мнимой безопасности. Очень хотелось зажмуриться, но я осадила себя: не хватало еще наступать на хвосты и лапы. Шаг, еще шаг… "Ой, мамочки, если выберусь отсюда живой и не покусанной, обязательно свожу детей в зоопарк: пусть полюбуются на зверюг. Пусть посмотрят на этих, с которыми их мама… ох!" Я все-таки ткнулась коленями в пушистое тело, преградившее путь. Тело признаков агрессивности не проявило, лишь оглядело мельком и посторонилось, давая дорогу.
Так я двигалась, глядя строго вперед, периодически натыкаясь на мягкие бока и спины и очень стараясь не наступать на хвосты, беспечно распростертые на снегу (хвост — это святое!). Волки неспешно расступались, пропуская меня, и снова смыкали свои ряды. Когда я, наконец, ввалилась в свободное пространство возле Рина, мне было жарко.
— Молодец! — Брат обхватил меня, помогая устоять на подгибающихся ногах. — Думал, честно сказать, что уйдешь в дом. Знаешь, почему еще я не хотел видеть тебя, когда вернулся? Опасался, что встречу совсем другую сестру, чем помнил: осторожную, скучную и погасшую.
— Опасался? Не верю. Ты всегда все знаешь наперед и не дорожишь никем.
— Ты права. Но знаешь, как скучно знать все наперед? Иногда хочется притвориться перед самим собой наивным и несведущим. — Рин присел, а затем повалился на спину и раскинул руки. Ближайшая пара волков поспешно посторонилась. — Ложись! Небо плещется, когда поют волки. Посмотри, как красиво!
Я покорно улеглась на снег, утоптанный множеством лап. Пахло шерстью и псиной. Страх куда-то отодвинулся, хоть и не исчез совсем. Прямо над моим лбом нависала задранная вверх морда, темная, словно вырезанная из лунно-звездного полотна, изъятая из мироздания. Я смотрела на плещущее вокруг нее небо.
— Они приходят сами, — повторил Рин. — Я их не зову. Они приходят, чтобы меня оплакать.
Голос был непривычно тих и печален.
— С каких пор ты стал таким пессимистом?
— Я всегда был таким. Ты просто успела забыть.
— Я не забыла. Я все время помнила о тебе.
— Не обо мне — о тех вещах, что происходили с тобой, благодаря мне. Признайся, уже через пару месяцев после выбранной тобой обывательской серенькой жизни тебя стало от нее тошнить?
— Не угадал. Через пару лет. До этого я наслаждалась и отдыхала от твоих выкрутасов.
— Ну и дура.
Рин замолчал. Затем распахнул рот, разорвав им лицо на две неравные части, и завыл. Громче и пронзительнее, чем волки. Те, бедные, даже шарахнулись. А потом сгрудились возле него теснее и завыли уже не просто так, а подстраиваясь под его вой. Ей богу, получилась мелодия, в которой брат солировал, а они выступали хором. Сердце приклеилось к позвоночнику, дышать стало трудно — от жути и тоски. И нечеловеческой красоты этой музыки.
— Прекрати! — Я толкнула его в бок. — Пожалуйста. Иначе я сойду с ума, по-настоящему.
Рин не слышал. Голова его запрокинулась, тело выгнулось дугой и, казалось, превратилось в струну, в звук. Волки обступили его — и меня — совсем плотно. Я уже не видела ни неба, ни луны, но только распахнутые пасти и вибрирующие от напряжения лапы.
Жуткий концерт был прерван приступом кашля. Звери обеспокоенно заскулили, а затем, словно услышав беззвучный приказ, разбежались в разные стороны.
Поле опустело. Сразу стало просторно и холодно. А Рин все кашлял, перевернувшись на бок, сотрясаясь и дергаясь. Наконец, смолк, но долго еще тяжело дышал, вытирая рукавом полушубка губы и подбородок.
— Ты так страшно кашляешь… Что с тобой?
— Мои легкие похожи на решето. Но здесь я кашляю редко — это остаточное, от того, что надышался твоим мегаполисом. И умру я не от этого, не волнуйся.
— Я догадываюсь: решил убить себя сам.
— Я этого не говорил.
Рин поднялся и протянул мне руку. Но я предпочла принять вертикальное положение самостоятельно, хотя полушубок и ватные штаны изрядно противились этому.
— Ты ничего не говорил и не говоришь. И я не могу понять, что происходит! Ты появляешься, после того как восемь лет где-то шлялся и шесть из них от тебя не было никаких известий. Выглядишь так, словно прошло не восемь, а восемнадцать. Кашляешь, как чахоточный на последней стадии. Тащишь меня в глушь и подвергаешь мою и без того расшатанную трудным детством психику непомерному стрессу. И как я ко всему этому должна относиться?
— Знаешь, оказывается, я соскучился по твоему нытью. Я рад тебя видеть, сестренка! Я все расскажу, если это нужно. Что-то тебя заинтересует, а что-то и понравится. Только не сегодня. Не стоит торопиться, время у нас есть, — Рин надвинул мне на нос мою меховую шапку и неуклюже обнял. Не привыкшая к проявлению братских чувств, я замерла. — Я, правда, рад тебе, хоть ты и редкостная зануда! Не веришь? А теперь — отдыхать, спать до упора. Мой королевский замок с роскошным ложем ждет тебя!
БОСИКОМ ПО ОСКОЛКАМ ВОСПОМИНАНИЙ
Проснулась я поздно. Или рано — смотря что брать за точку отсчета. За окном смеркалось. Морозный зимний вечер бездомным псом скребся у порога. Рина в комнате не было. Плечи и спину после ночевки на "королевском ложе", оказавшемся чертовски неудобным для белого человека, нещадно ломило.
Пока я разминала тело, бродя босиком по теплым доскам пола, стемнело. Вошел брат, впустив с собой свежий запах снега.
— Привет, Рэна. Надеюсь, тебе снились волшебные сны?
— Как сказать. Мне снилось, что я на Гавайях и какое-то каннибальское племя поймало меня в сеть и тащит на ужин.
— На Гавайях каннибалы не водятся.
— Это радует.
— Наверно, ты беспокоишься о своей брошенной на дороге малышке? Я взял без спросу ключ и отогнал во двор моего знакомого — он живет рядом со станцией. Вот адрес, на всякий случай, — он протянул мне бумажку. — Твой любимый голубой катафалк в безопасности.
— Спасибо. Только не врубаюсь, зачем мне адрес. Неужто выгонишь, не проводив?
Не ответив, Рин зажег сразу несколько толстых восковых свечей. Роль подсвечников играли картофелины с вырезанной сердцевиной.
Я опять поразилась изменениям в его внешности, и, конечно, это отразилось на моем беззащитном лице.
— Не пялься, от этого не помолодею! — бросил брат, стягивая сапоги.
Меня передернуло: успела отвыкнуть от его грубости.
— Не можешь объяснить, отчего это произошло?
— Поконкретнее, пожалуйста. Тебя интересует, почему я выгляжу, словно Кощей из детской сказки?
— Да. Если только говорить об этом не слишком болезненно.
— Болезненно? Не знаю такого слова. Мне наплевать, как выглядит моя оболочка. Даже зеркала в этом доме, как ты могла заметить, нет. Пришло время расплачиваться по счетам, и только.
